Стив Андреас - Шесть слепых слонов

Когда изменение диапазона не такое значительное, его можно проделать более мягко. Простой пример — попросить человека подумать о том, что он мог бы сказать тому, у кого есть какая-то проблема или сложность, с которой он борется. «Если бы у твоего ребенка или друга была эта проблема, и ты бы очень хотел помочь ему разрешить ее, что бы ты мог сделать для него или что бы мог предложить, для изменения ситуации?» Когда человек следует этому предположению, он полностью выходит из проблемы и видит то, что увидел бы сторонний наблюдатель. Это размещает проблему вне клиента — на нее можно будет посмотреть более бесстрастно. Единственная вещь, которая остается неизменной, — это структура проблемы, оставляющая позади все суждения, порывы, эмоциональные реакции и т.д.

Терапевтическая метафора — похожий способ перейти к совершенно другому диапазону. История рассказывается о ком-то другом, о животном или даже о «поезде чу-чу», и имеет ту же самую структуру, как и ситуация или проблема клиента. Затем история продолжается, пока не достигнет какого-то разрешения, которое может быть конкретным или общим. Лучшие метафоры те, в которых перенос из проблемы в решение включает в себя сон, мечты или другое измененное состояние, чтобы получить глубокий доступ к бессознательным ресурсам. Снова проблема помещается вне клиента, как если бы происходила с кем-то другим, что позволяет проще придумывать возможные решения.

Очень схожий способ отстраниться от проблемы был представлен Майклом Уайтом и Дэвидом Эпстопом в нарративной терапии. В процессе экстернализации симптом человека описывают вне его и олицетворяют с чем-то другим. Например, ребепку, который испражняется в штаны, говорят, что его проблема происходит из-за действий «хитрой какашки», невидимой сущности, которая незаметно подкрадывается к нему и делает так, что он какает в штаны. Ребенку становится интересно изобразить «хитрую какашку», рассказав о ней историю, нарисовав ее образ, придумывая ей определенные черты и мотивы и т.д., придумать когда и где ей больше всего нравится подкрадываться к ребенку, и чего она хочет. С этой информацией о таком воздействии подумайте о том, как это меняет диапазон проблемы, не только у ребенка, но и у взрослых, а также терапевта. ...

Если мы расширим диапазон нашего представления о событиях, которые произошли до того, как родители привели ребенка к терапевту с этой проблемой, мы можем предположить, что все это было очень неприятно как родителям, так и ребенку, так что у обоих были сильные переживания по этому поводу. Родители, скорее всего, пытались решить ее, наказывая ребенка разными способами, возможно, включая обвинения и пристыжения.

В конце концов, возникло противостояние и борьба между родителями и ребенком, и, конечно, эта «проблема контроля» может быть выражением более общей борьбы за контроль между родителями и ребенком. Поскольку ребенок намного меньше и слабее, его основной ресурс — вести себя так, чтобы это было отнесено к категории «не под контролем». Это мотивирует его поддерживать такое «неконтролируемое» поведение, как часть своей борьбы за контроль.

Ребенок может в действительности считать симптом неконтролируемым, так же как и взрослый может чувствовать, что не может контролировать свое вынужденное переедание, гнев и т.п. Обычно люди делают ошибку, пытаясь контролировать такое поведение напрямую, противопоставляя его сознательной силе воли. Гораздо проще и эффективнее изменить реакцию не напрямую, меняя стимул, или значение стимула, который вызывает реакцию.

Поскольку «контроль» — более общая категория, которая включает в себя многие события помимо того, где и когда ис

пражняться, это высокий логический уровень. Когда проблема перемещается на этот уровень контроля — кто кого будет контролировать — наверняка, и родители, и ребенок забудут, что все — и ребенок, и родители — хотели бы, чтобы он умел контролировать свои испражнения. Когда люди начинают борьбу за контроль, они обычно забывают, что они хотят контроль, только чтобы удовлетворить какие-то другие нужды и желания, формируется узкий диапазон, который не полезен. Так как контроль предполагает противостояние, маловероятно, чтобы они подумали о том, насколько их желания могут быть похожими с желаниями кого-то еще, что было бы полезным расширением диапазона их мышления.

В процессе экстернализации самое очевидное изменение в диапазоне заключается в том, что проблема теперь располагается вне ребенка в пространстве. Это процесс диссоциации, или отделения от проблемы, который обычно приводит к менее интенсивным и более полезным чувственным реакциям. Диссоциация является общим полезным первоначальным воздействием в любой ситуации, в которой задействованы сильные эмоции.

Предположительно и ребенок, и родители находятся в достаточном контакте с действительностью, чтобы понимать, что «хитрая какашка» придумана, даже когда они говорят так, словно она существует. Это категория «как если бы», «это не реальность», добавленная к диссоциации, приводит к гораздо более игривому и творческому отношению к обращению с самой проблемой. В течение минуты-двух представьте себе, как вы общаетесь с ребенком, у которого такая проблема, как вы используете идею «хитрой какашки» и начинаете исследовать с ним то, как она ведет себя....

Если вы наблюдаете за выражением лица ребенка в своем представленном сценарии (который так же находится в категории «как если бы»), ваше бессознательное скорее всего, даст вам живую информацию о том, как большинство детей ответило бы вам на это. (Это очень положительное использование вашего «внутреннего ребенка»).

Экстернализация приводит к изменению ситуации, в которой ребенок является проблемой, к пониманию того, что у него есть проблема. Часто о ребенке говорят как о проблеме, как в случае «проблемный ребенок», это гораздо больший диапазон, который включает в себя все поведение ребенка. Экстсрнатизация отделяет

одно поведение от остального поведения ребенка, пример полезного разделения между собой и поведением, что знакомо из НЛП. Гораздо проще изменить одно поведение, чем изменить всего человека, происходит сокращение диапазона, которое буквально уменьшает проблему и делает ее простой и разрешимой.

Экстернализация также меняет диапазон проблемы во времени, располагая ее в настоящем, делая любые (потенциально бесконечные) терапевтические исследования причин прошлых травм не нужными и устаревшими. Фокусирование на настоящем помогает ограничивать диапазон до того, что происходит сейчас, и что с этим можно сделать. Это гораздо более элегантно и эффективно, чем чтение лекций родителям (а возможно и терапевту) о тщетности того, что Вирджиния Сатир часто называла «археологией» или «посещением музея».