Стив Андреас - Шесть слепых слонов

Когда она сказала это своему мужу, «Он сказал, что это была самая безумная вещь, которую он когда-либо слышал!» Однако, с тех пор, когда муж обнаруживал дверцу открытой, он ничего не говорил, а просто закрывал ее.

Это блестящее изменение категоризации, поскольку, хотя и оно было направлено на мужа, оно повлияло на обоих — как на мужа, так и на жену. Неважно, насколько сумасшедшим они оба считают такое изменение категоризации; оно будет у них в головах совершенно точно, когда бы они не натолкнулись на дверцу шкафа. Муж, конечно, будет думать об открытой двери по-другому, это, скорее всего, вызовет у него приятные мысли и ожидания, а не раздражение! И поскольку обычно мужчины хотят секса чаще женщин, она, скорее всего, будет закрывать дверь чаще, чтобы избежать приглашения к сексу, когда она его не хочет.

Я спешу заметить, что такое вмешательство не является результатом фрейдианской увлеченности сексом и символами секса. Оно произошло из переориентации пары с их изначальной категоризации на новую, которая была бы более приятной. До этого, скорее всего, оба обращались к прошлому. Конечно, жена воспринимала то, что ее муж настаивал на закрытой двери, как следствие общей категории, его «непоколебимой любви к порядку»; а он, скорее всего, думал о том, что она оставляет ее открытой, потому что «неряшлива», «строптива» или «равнодушна к его желаниям» и т.д.

Теперь они оба будут думать об этом как о признаке ее желания заняться сексом, что находится в настоящем, а не в прошлом, а также направит их внимание на приятное совместное будущее событие, появится совершенно другой диапазон как во времени, так и в пространстве. Ее мысли о его «непоколебимой любви к порядку» не оспариваются, а его мысли о ее неряшливости, строптивости или равнодушии не нужно менять. Открытая дверца шкафа больше не является сигналом, означающим спор, теперь она стала сигналом для того, чтобы думать о совершенно другом виде взаимодействия.

Неприятное изменение категоризации. Описание действий человека, так, чтобы они противоречили его ценностям и критериям, может часто быть полезным для того, чтобы подтолкнуть его сделать что-то другое. Когда подросток задерживается где-то допоздна, и это описывается как то, что он старается исполнить тайное желание родителей, чтобы он был независим и мог содержать себя, скорее всего, он уже не будет задерживаться так часто. Когда молодой человек поддразнивает свою сестру, и это описывается как то, что он таким образом заботится о ней и старается научить ее, как себя вести, если ее дразнят другие люди, то он, скорее всего, остановится.

В окрестностях одной женской католической школы был замечен «флешер» 9, и сотрудники школы ожидали, что он скоро «покажется» в окрестностях школы. Поэтому, персонал отрепетировал с ученицами, что делать, если так и произойдет. Примерно неделю спустя он приехал на машине и позвал несколько девочек. Они подошли к машине, и когда «он сделал свое дело», они все выглядели опечаленными и сказали: «О, мы вам так сочувствуем. Он такой маленький!» Он нахмурился и немедленно уехал, и его больше никогда не видели в окрестностях школы.

Однажды я видел 14-ти летнего мальчика, который взял на себя роль родителя над своим 9-ти летним братом, часто говорил ему, что делать, причем обычно высокомерным и пренебрежительным тоном голоса. Я предложил младшему брату, когда его брат начинал говорить с ним так, он мог ответить радостным го

лосом: «Спасибо, мам!» Когда он сделал это в первый раз, старший брат был в сильном шоке; всего после нескольких повторений его родительских сообщений стало намного меньше, а когда они появлялись, «спасибо, мам!» вызывало у него улыбку, и в конце концов он перестал.

Джоэл Бергман (18) описал Мелвина, 27-летнего пациента амбулаторного реабилитационного центра для психически больных и инвалидов, который провел более 15 лет в школах для умственно отсталых, психических больницах и в тюрьме. Мелвин отказывался участвовать во всех дневных программах. Вместо этого он сидел на бочке для нефтепродуктов во дворе центра. Персонал решил сказать Мелвину, что центр проводит кампанию по привлечению средств, и ему нужен образцовый идиот, который мог бы сидеть во дворе центра и привлекать внимание. Он также должен был медленно вращаться вокруг себя на 360 градусов на бочке, чтобы еще больше нравиться общественности. Услышав это, Мелвин немедленно слез с бочки и стал участвовать во всех дневных программах.

До этого поведение Мелвина было, скорее всего, отнесено к категории «сумасшествия» персоналом центра, однако сам Мелвин считал это «протестом» или чем-то другим, что задействовало его способность выбора сопротивления. Когда его поведение было отнесено к категории «идиота», это предполагало невысокие умственные способности и неспособность к сопротивлению, что он посчитал отвратительным.

Бергман описал другого пациента центра, Луиджи, 30 лет, который провел шесть лет в государственной клинике для душевнобольных. Он говорил только на тарабарщине или итальянском, ходил часами в гостиной и довольно громко в своей комнате ночью говорил, а также он ныл без остановки в течение дня.

Персонал извинился перед Луиджи за то, что пытались повлиять на него, и не понимали, что он в действительности шпион в государственной клинике для душевнобольных. Его поощряли говорить на тарабарщине, которая была кодом, который нужен был, чтобы сохранить его секретность как шпиона. Персонал сказал ему, что планировал построить специальную дорожку для того, чтобы ходить по кругу на поляне, где он лучше всего мог получать сигналы из государственной клиники, которые получал

через ноги. Ему также сказали, что его нытье на самом деле было обратной шифровкой в госпиталь о том, что он четко получал их сообщения.

Луиджи немедленно заявил на идеальном английском, что он не шпион из госпиталя. Персонал указал на то, что, конечно, любой шпион станет отрицать, что он не шпион, и предупредил, что если он будет говорить по-английски, то это может разоблачить его. В течение двух дней Луиджи перестал без конца ходить, а в течение двух недель — говорить на тарабарском языке и ныть. После этого он случайно сделал что-то сумасшедшее, но когда его попросили повернуться лицом к госпиталю, чтобы получить сигналы, он тут же перестал.

Все симптомы Луиджи — тарабарщина, итальянский язык, хождение по кругу и нытье — были отнесены в категорию разных аспектов шпионажа для клиники для душевнобольных. Поскольку он ненавидел больницу для душевнобольных, это сразу же поменяло его поведение. Когда он попытался это отрицать, говоря по-английски, его протест также был воспринят как часть его шпионажа. Так что единственным эффективным способом для Луиджи опротестовать эту отвратительную категоризацию того, что он шпион больницы для душевнобольных, было перестать так себя вести.