Анна Кирьянова - Ведерко мороженого и другие истории о подлинном счастье

что у вас есть враги, – как-то неудобно. Как-то стыдно. Потому что могут сказать: «Дыма без огня не бывает! Это вы не умеете общаться и чем-то сами вызвали недоброжелательство!» Могут себя привести в пример: «А я добрый пенсионер, живу на необитаемом острове и у меня нет врагов! Странно, что у вас они есть!» Могут дать совет: «Найдите общий язык с врагами! Поговорите, объясните, прощения попросите!». А могут «философски» заметить, что ваши враги – ваше зеркало. И вы сами злой и агрессивный. И человек терпит нападки, читает или слышит оскорбления, подвергается преследованиям и страдает от клеветы. Особенно страшно, когда враги внутренние, родственники например. Страдает человек и никому не рассказывает. Как-то стыдно, как будто он виноват. Заслужил. А грязные оскорбления или клевету пересказывать невозможно. Вроде бы. Еще хуже будет. Ведь если с нами так обращаются, значит, можно с нами так обращаться! Вот на это враги и рассчитывают. На ваше терпение, на скрытность, на свою безнаказанность. Однако вот что: в больших офисах – стеклянные перегородки. И чем больше прозрачности, тем меньше травли и преследований. Неудобно, наверное, в аквариуме работать, но привыкнуть можно. А подлые, агрессивные и злые боятся прозрачности. Публичности. Открытости. И надо вывести врагов на чистую воду. Это неприятно. Но в трудной ситуации преследования надо открыто заявлять о проявляемой к вам враждебности. С доказательствами. С фактами. С указанием причины; хотя причина обычно одна – дикая зависть. Это надо делать – выводить на чистую воду врагов. А лжесоветчики и «духовные учителя» по сути тоже недружественны и опасны, как те, кто оправдывал репрессии, нацизм, геноцид и прочее. Плевать на них. Главное – открытость и прозрачность. Это помогает в самозащите.

чтобы забыть. Не вспоминать. Кое-как залечить рану. И уже живешь потихоньку, уже дышать и улыбаться немножко начал. И выходишь посмотреть на солнышко, собираешься с силами… Непременно напомнят. Ткнут пальцем в едва зарубцевавшуюся рану. Кто по глупости. А кто – из любопытства. Из такого же любопытства, из которого ходили на казни смотреть – интересно же. Спросят, как вы переживаете развод. И как относитесь к тому, что у мужа – новая семья. Спросят, тяжело ли вам без мамы. И страдала ли она перед смертью. Поинтересуются, знаете ли вы, что про вас говорят бывшие коллеги. И помните ли ту жуткую аварию, в которой машину разбили. А помните, как вас предали, унизили, обокрали? Давайте вспомним! Да помним, конечно. Рана опять раскрылась и болит, кровоточит… И надо спокойно отвечать и не плакать. Потом поплачем, когда этот вопрошатель и припоминатель уйдет, сполна насладившись. А не надо и потом плакать, надо твердо отвечать: не помню. Не желаю вспоминать. И знать ничего не желаю. Мне этот разговор неприятен. Давайте о вас поговорим. Вот что вы лично постарались пережить и забыть. И как вы преуспели в этом деле? Поделитесь опытом. А я послушаю… Безобидные же слова? Вежливые? Что же они так гневаются и обижаются, как будто вы по больному месту попали? Больное место у всех есть. И не надо его задевать…

Она очень боялась работу потерять. Хотя это была трудная работа; до ночи приходилось трудиться. И в командировки ездить. И нести ответственность. А главное, коллеги эту Элю травили, как могли: в отделе были одни дамы, а начальник – мужчина. Слежка, доносы, жалобы, постоянная критика, унижения и обесценивание – все по полной программе. Работой Эля дорожила, ведь соцпакет! Ведь регулярная зарплата! Про которую, правда, начальник все время говорил: «Я не за то плачу вам деньги…» – хотя он не платил из своего кармана. Государство платило. В конце концов у Эли украли важный документ, как у Шарапова. И всем отделом ее унижали и оскорбляли. Она пришла домой и заплакала. Одна-одинешенька; какая там личная жизнь, если работа как на плантации, от рассвета до заката. И уволилась. В никуда ушла. Это было страшно очень. Но она нашла новую работу, просто резюме разослала, ее пригласили на собеседование и взяли – а что такого? Обычное дело. И Эля от счастья чуть не плакала, когда на новую работу шла. Все изумлялись – чего это она радуется? И с таким пылом работает? И чуть не плачет, когда ей печенье предлагают или конфетку… В общем, счастливая Эля купила букеты и наборы пирожных. Дорогой шоколад. И, сияя, поехала на старую работу перед праздником. Широко улыбаясь, раздала цветы и подарки. И все говорила: «Спасибо, спасибо вам!» А угрюмые злые дамы тупо и с недоумением разглядывали шоколад и пирожные. А начальник вертел в руках бутылку дорогого коньяка. Как бабуин, извините. А Эля благодарила и желала всего самого лучшего. И говорила: «Спасибо! Если бы не вы, не видать мне счастья! Спасибо за волшебные пендели!» Хорошо, что она быстро ушла – их бы разорвало от злости. Или пирожными подавились бы. А она ушла счастливая и свободная, с чувством благодарности искренней. Если бы не они – она бы так и работала бы. А потом заболела бы – и все. Так злые люди помогают нам обрести счастливую жизнь. И пусть едят пирожные и пьют коньяк – не жалко. Их вот жалко, но не очень…

я расскажу, как одна женщина умерла. Хорошее – она воскресла. Врачи оживили, так бывает. И она рассказала, как оказалась на дороге лесной. Надо было переступать корни деревьев, а деревья пышными кронами срослись и затмили свет. Было темно. Она шла; вдали сиял свет – она точно знала, что там чудесный сад с цветами и птицами. Надо дойти; там отдых, блаженство и вообще хорошо. Там тепло и сияет несказанный свет, вот, его немножко видно уже! А навстречу ей попался врач, очень смешной: толстенький, коротконогий, узкоглазый. В медицинском синеньком костюмчике и в шапочке. Женщина поняла, что он идет ее оживлять. И мысленно сказала, смеясь: «Разве такой медвежонок может кого-то оживить?» И хотела идти дальше, к свету, но тут налетел ветер и она очнулась. И увидела этого врача – сначала сверху. И себя. А потом нормально его увидела. И засмеялась – так, с улыбкой, и ожила. Этот доктор ее реанимировал после клинической смерти внезапной. Медвежонок. И это утешительная история; люди их редко рассказывают. Но я тоже знаю, что это правда. Только я по лестнице шла. Но не дошла. И люди, с которыми приключалось такое, мало кому рассказывают; но остается вот это утешение и надежда. Со смертью ничего не кончается. Это начало чего-то совершенно нового. Но мы пока здесь поживем – это важно. Раз уж нас здесь оставили. Может быть, для того, чтобы мы могли утешить других? Или оживить, как доктор-медвежонок, с которым, как выяснилось, такое случилось в детстве. И ему велели вернуться; так надо! А почему – никто не объяснил. Но никто и не обязан объяснять, правда?..