Сергий Овсянников - Книга про свободу. Уйти от законничества, дойти до любви

© ООО ТД «Никея», 2018

© Издательский дом «Никея», 2018

© Овсянников Сергий, прот., 2018

Что бы мы ни делали – совершали великие открытия или необдуманные поступки, выстраивали карьеру, влюблялись, творили или страдали, – при честном взгляде на всю нашу человеческую жизнь и даже всю человеческую историю оказывается, что один из главных ее лейтмотивов – поиск свободы. Люди постоянно стремятся к свободе и бесконечно страдают от ее отсутствия. Эта жажда захватывает все сферы жизни – от искусства и политики до физиологии и быта. Слово «свобода» – одно из самых важных человеческих слов.

Откуда это в нашей природе? И главное – как стать свободными?

В этой книге мы сделаем попытку – наверное, слабую и недостаточную – разобраться с нашей свободой.

Я – православный священник, почти 30 лет живу и служу в Амстердаме. Один наш чтец (американец по происхождению) говорит: о чем бы отец Сергий ни говорил, у него все равно все получается про свободу…

Возможно, поэтому, когда издательство попросило меня написать книгу о свободе, я решился. Решился пройти вместе с читателем путь.

Однако не стоит ждать от этой книги какого-то волшебного момента: вот дойдем мы до следующего поворота, а за ним – know how [1]. Плохо это или хорошо – но эта книга не задачник по математике с правильными ответами в конце. По крайней мере, с ответами в той форме, в которой мы часто хотим их найти и пристроить к жизни в качестве метода, помогающего стать свободным.

Проблема в том, что «несвободу» нельзя локализовать в определенном месте души или тела, а потом это место удалить. Несвобода разлита по нашей жизни слишком широко.

В христианстве жизнь есть пройденный путь, а не учебник моральных проблем. И пройти этот путь должен всякий, кому он определен.

Эта книга задумана как «Введение в свободу». Введение – не столько как предисловие, после которого и последует основной текст, а введе́ние – прохождение части этого пути совместно с вами, читателями. Что нужно для этого пути? Честность по отношению к себе и желание задавать вопросы. И ты сам. Если ты есть – выходи на свободу!

Мне выпал особый случай узнать о свободе. Повезло. Меня посадили в тюрьму. Это было во время службы в армии, в самом начале 70-х, по причине явно натянутой – «пропаганда американского образа жизни» и «непослушание начальству». Про американский образ жизни я почти ничего не знал, а «непослушание» и правда было весьма распространенным явлением. На самом деле причина в таких случаях была не важна. Важен был результат.

Результат был нужен моему армейскому начальству: оно рассчитывало, что я вернусь в строй «нормальным советским солдатом» – например, не буду обсуждать с другими неположенных вопросов.

Однако именно в тюрьме ко мне пришла свобода. Точнее, я в ней родился – в свободе. Вопреки всякой логике, вопреки очевидности страха. Ведь страх – это главное, что случается с тобой в тюрьме, в состоянии несвободы. Но оказалось, что если в страх хорошенько и напрямую всмотреться, то ему от этого становится не слишком приятно. Страх хочет уйти. И тогда остается территория, на которой может родиться свобода.

Главное в тюрьме – это запах. Прошел не один десяток лет с тех пор, как я провел определенные мне там недели и месяцы, но запах я помню хорошо… Запах советской тюрьмы – он схож с запахом сырых подвалов, сгнившей картошки и человеческих отходов. В этом, собственно, и была задача тюрьмы: сделать из человека отходы.

Если государство не живое, а только система, структура, то ему мешает свобода человека. Со свободным жить трудно – кто его знает, что он выкинет. А если вместо человека нечто послушное и управляемое, правильно отзывающееся на любой приказ, то это уже «достойный член общества». Так в 70-е годы называли хорошо управляемых. И метод, как из человека сделать управляемого, был простым – поселить в человеке страх.

В идеале страх должен был пронизывать все человеческое существо, проникать в его плоть и кровь, становиться неотделимой тенью, которая уже не будет идти позади, как бы ей и положено, а бежать, как собачонка, впереди, обнюхивая заранее все углы, ожидая, что кто-нибудь оттуда да выскочит. Это был страх ожидания неминуемого – «кого-нибудь».

Для воспитания страха меня определили поначалу в общую камеру. Днем нас водили на работу. Самое большое счастье выпадало, если наряд длился весь день и не надо было к обеду возвращаться в тюрьму, чтобы там потреблять из алюминиевой миски баланду. Как было хорошо, если кормили на стройке либо в детском садике, где мы пилили дрова. Манная каша, приготовленная для детишек, которую ребенком я ужасно не любил, – какое это счастье для зэка!

И вот, находясь в этом волшебном месте, я стал наблюдать, как здесь материализовывались страхи, терзавшие обычное гражданское население.

Нам – группе, определенной на работу, выдавался автоматчик, который покорно следовал за нами. «Шаг вправо, шаг влево, прыжок на месте – все считаю за побег и открываю огонь на поражение», – сообщал он нам каждое утро. «Договорились!» – отвечали мы ему весело.

Но, глядя на реального автоматчика, я обнаружил, что у каждого из «достойных членов общества» там, «на свободе», за пределами тюрьмы, был свой «автоматчик» – невидимый и бесплотный. Волшебство этого места заключалось в том, что материализованный и видимый всеми автоматчик был не так страшен, как его собрат-невидимка, пребывающий среди гражданского населения. Он, невидимый, контролировал не только все движения, но и мысли, он сидел в черепке у добропорядочных граждан, когда они конвоировали самих себя. Именно в тюрьме я убедился, что «полиция мысли», о которой я знал еще так мало, сильнее всего работает вне тюремных стен. Интересное я сделал открытие: люди «на свободе» подчинены жесткому самоконтролю и живут в большем страхе, чем зэки.

Своими вопросами о свободе и мыслями о невидимых автоматчиках я поделился с товарищами по камере. Кто-то из них поделился моей наблюдательностью с тюремным начальством. Меня перевели на третий этаж – в одиночку.

Я не расстроился. Мне давно хотелось побыть одному, мне казалось, что, пребывая в одиночестве, я не буду никуда спешить и наконец смогу быть самим собой. Вот тебе и пустыня, ты – один! Наконец-то я оказался в таком месте, где мог быть собой. Мечта сбылась.

Идеал бытия в пустыне исчез весьма быстро. Оказалось, что здесь я действительно один. А что можно делать одному? Уже в первые сутки выяснилось, что делать практически нечего. Спать – нельзя. На мокром цементном полу долго не пролежишь, да и в глазок камеры часовые поглядывают иногда. Увидят – поднимут ударами сапог.