Джон Хэнк - Ультрамышление. Психология сверхнагрузок

У отца ничего такого не было. Он бежал в обычных старых шоссейных кроссовках, шортах и хлопковой футболке и пил в основном воду и изотоник Gatorade. Фонарик, который ему было велено взять с собой, был куплен в супермаркете 7-Eleven по пути в Ледвилл и предназначался для спуска в темный подвал, а не для экстремально сложного стомильного забега по Скалистым горам Колорадо.

Но у него было кое-что еще: упорство.

Навредила ли отцу в забеге его неопытность? Еще как.

Выручила ли его психологическая подготовка? Да, черт возьми!

На своем первом забеге Leadville 100 в 1988 году папа остановился на пикник с мамой, Кэтлин и мной в заброшенном городке Уинфилд, на отметке 50 миль. Фото: архив семьи Мэйси

Мы узнали об этом уже в конце забега. На половине пути, в маленьком заброшенном городке Уинфилд, в глубокой долине, окруженной гигантскими заснеженными вершинами, папа еще был в порядке. Он увидел нас и решил устроить импровизированный семейный пикник. По прошествии времени я думаю, что он уже тогда не вполне трезво оценивал ситуацию (поверьте, пикник посреди стомильного забега не назовешь хорошей тактикой). Однако мы расстелили одеяло и ели сырные кесадильи и фруктовый салат. Помню, был чудесный горный полдень, солнечный, теплый и ясный.

Папа увлеченно рассказывал о забеге. Он пробежал половину дистанции за 12 часов – 50 миль! – и был уверен, что сможет пробежать вторую половину примерно за то же время, поэтому незачем спешить – контрольное время 30 часов. «Чувствую себя куда лучше, чем рассчитывал!» – говорил он весело.

Мы поели, и он убежал дальше, обернувшись и помахав нам рукой, прежде чем скрыться за деревьями.

Как вы можете догадаться, это было начало конца. Становилось все тяжелее, и стало совсем плохо, когда отец добрался до отрезка трассы, где нужно было одолеть около 900 метров подъема на перевал Хоуп, чтобы снова спуститься к Ледвиллу. К тому времени, когда он добрался до маленького городка Твин-Лейкс у подножия перевала, на отметке 60 миль, папа превратился в шаркающее наглядное пособие по травмам перенапряжения. Мышцы бедер стали такими жесткими, что он едва мог двигаться. Стопы болели – позже у него диагностировали усталостные переломы плюсневых костей обеих стоп. Его тошнило от обезвоживания. Фонарик из супермаркета сел через пару часов после заката, и он пробирался по каменистой лесной трассе на ощупь.

Однако в какой-то момент, одолеваемый бессвязными мыслями, он, должно быть, осознал, что может не уложиться в 30-часовое контрольное время. Тогда папа собрался и нашел в себе силы продолжать двигаться.

Говорил ли он себе то, что говорил мне на наших субботних выездах? («Настройся пройти это».)

Повторял ли вдохновенные слова Кена Клоубера? («Вы можете больше, чем вам кажется… Чтобы прийти к успеху, нужно никогда не сдаваться».)

Смог ли он убедить себя, что это было «хорошим психологическим тренингом»? Или в том, что психологическая подготовка, полученная им в других забегах, поможет ему преодолеть и этот? Или в том, что по сравнению с трудностями, через которые проходит мама в ее болезни, это сущие пустяки?

Много лет спустя, когда я спросил его, папа признался, что б о льшая часть воспоминаний о том забеге у него просто заблокирована. Но он хорошо помнил, что это было страшное испытание болью, и в определенный момент некая искра, некая мысль, некая установка – установка на ультрамышление – внезапно сработали и взяли верх над всем остальным там, на ужасном подъеме в полной темноте на перевал Хоуп.

«Когда я падал на колени и меня выворачивало, – вспоминает отец, – казалось, что идти дальше невозможно. Но я говорил себе, что буду продолжать, покуда вообще смогу двигаться. И пока я двигался, я продолжал верить, что это возможно» .

Мы ждали на финишной черте в Ледвилле. Ждали, ждали и ждали. (Большинство моих детских воспоминаний о «Ледвиллской сотне» связаны с ожиданием. Может быть, еще и поэтому я стараюсь финишировать побыстрее в Ледвилле и в других сверхмарафонах, теперь уже ради моих детей!)

Наконец, отец появился в конце дороги, прозванной местными «Бульвар». Этот участок грунтовки длиною в три километра приводит к окраине Ледвилла. Папа выглядел очень плохо, и я до сих пор помню его остекленевший взгляд. Он напугал меня. Время подходило уже к десяти утра второго дня забега. Накануне вечером мы поселились в местном отеле, посмотрели телевизор, немного поспали, а потом, примерно в четыре утра, снова вышли на трассу. А папа бежал уже вторые сутки. Все это время он был где-то там, на трассе, сражался с добровольно принятыми на себя болью и трудностями. (Удивительно, но на следующее утро его разбитое тело каким-то образом продолжало стремиться вперед, хотя, очевидно, должно было бы лежать где-нибудь плашмя, возможно, даже на больничной койке; то же происходило и с другими участниками того сверхмарафона.)

Папа бежал на фоне нависающих над городом Скалистых гор, среди рельефных очертаний которых был и перевал Хоуп, самая высокая точка трассы. Когда он появился на Шестой улице, контрольное время уже почти истекло. Часы отсчитывали последние минуты, и взгляд отца был прикован к финишной растяжке, за которой стояли мы. Глаза его были налиты кровью и воспалены, и все же – и это непостижимо – полны жизни и энергии. Предельно изможденный, он едва мог говорить, но искренне улыбнулся нам, своим детям. Мы выбежали, чтобы подержать его за руки, пока он шаркал по красному ковру последние 20 метров до финиша.

Он финишировал последним.

Но это было совершенно не важно. Показанное им время тоже не имело значения: 29 часов 56 минут, он финишировал всего за четыре минуты до контрольного срока. На тот момент это был самый близкий к контрольной отсечке финиш в истории Ледвиллского сверхмарафона.

Главным было то, что мой папа пробежал Leadville 100 – забег на сто миль!

Папа был Суперменом, и пусть все это казалось сплошным безумием, я хотел стать таким, как он.

С тех пор Мэйс пробежал «Ледвиллскую сотню» еще четырежды и получил престижный приз: яркую пряжку на ремень, выдаваемую бегунам, уложившимся в 25 часов. И, что еще важнее, в каждой из этих следующих четырех гонок он финишировал полным сил. Он готовился к ним и больше никогда не позволял себе недооценивать эту дистанцию. Папина карьера спортсмена на сверхдлинные дистанции вышла далеко за пределы Ледвилла. Он четырежды поднимался на Пайкс Пик в гонке Pikes Peak Quad, где нужно пробежать 100 миль, набрав в общей сложности около 9500 метров высоты. Он пробежал «Марафон песков» (Marathon des Sables), многодневный забег на сверхдлинную дистанцию, где нужно преодолеть более 150 миль по пустыне Сахара, и сверхмарафон Badwater, который многие считают самым сложным однодневным забегом: он стартует в Долине Смерти, однозначно самом жарком месте планеты. В противоположных по экстремальности условиях отец трижды выиграл Iditashoe, стомильный забег в снегоступах по трассе великого Идитародского пути на Аляске. Он даже был участником легендарных приключенческих гонок Eco-Challenge, каждая из которых длилась неделю, их транслировали по каналу «Дискавери» в 1990-е годы. (Продюсером был Марк Бернетт, впоследствии он взял эту идею за основу для одного из первых масштабных реалити-шоу, Survivor – «Выживший».) Отец был одним из немногих, кому довелось восемь раз участвовать в недельных гонках в самых экстремальных местах планеты.