Бхагаван Раджниш - Дхаммапада. Путь будды. Том 1

Затем постепенно некоторые люди стали превращаться из студентов в учеников. Тогда мой подход изменился. Стало возможным общение на более высоком уровне. Затем ученики стали превращаться в саньясинов — они совершились, они стали вовлечены в меня, в мою судьбу. Моя жизнь стала их жизнью, мое существо стало их существом. Теперь общение совершило скачок: оно стало причащением.

Теперь у меня есть достаточно саньясинов... работа должна двигаться глубже.

Раньше я говорил о Будде, и я говорил так, как будто я просто позволяю ему течь через меня. Сейчас так больше не будет. Эта серия — начало новой фазы.

Нишант, ваше предположение правильно. И сейчас я проясню, в каких пунктах я отличаюсь от Будды, от Иисуса, от Кришны. Я должен сделать очень ясным, в чем я отличаюсь от них.

Со времен Будды прошло двадцать пять столетий. С тех пор произошло многое — много воды утекло в Ганге. Изменилось все! Если бы Будда вошел в этот мир, он не смог бы узнать в нем прежнего мира, который он покинул.

Я принадлежу к этому столетию. В эти двадцать пять столетий появилось многое. Например, Будда ничего не знал о науке — он не мог знать. Я не говорю, что он должен был о ней знать — он не мог! Это было невозможно. Альберт. Эйнштейн тогда еще не случился. Будда не осознавал многих вещей, которые осознаем мы, осознаю я. Я должен объединить все эти вещи. Зигмунд Фрейд, Карл Маркс, Альберт Эйнштейн и многое, многое другое должно быть объединено. Религия должна становиться богаче с каждым днем.

Я должен прояснить, в чем я отличаюсь. Я должен прояснить, что еще я стараюсь прибавить к религиозному наследию. Я больше не буду просто воспринимающим средством. Эта фаза завершена. Она была нужна до сих пор, потому что хотел... я хотел приблизиться к людям, которые любят Будду; я хотел приблизиться к людям, которые любят Махавиру; я хотел приблизиться к людям, которые любят Иисуса.

Человечество разделено: некоторые люди с Иисусом, некоторые — с Буддой, некоторые — с Кришной... и так далее, и тому подобное. Здесь нет свободных человеческих существ. Я должен был собирать и выбирать из разных сект, из разных сообществ, из разных религий. Единственным путем привлечь к себе буддистов было говорить так, как говорил Будда; иначе это было бы невозможно для них, они бы не поняли меня. Сейчас, когда они вовлечены в меня, это совершенно другое дело. Теперь, когда в них возникла любовь ко мне, я могу сказать, в чем я отличаюсь от Будды, и они способны понять. Я не создам для них беспокойства, это не вызовет у них замешательства.

Но помните, моя любовь не становится меньше оттого, что я стою поодаль: моя любовь остается прежней. Моя любовь не изменится; это не нечто, способное измениться. Но это случится снова и снова: я буду отличаться и отделяться.

Теперь у меня есть мои собственные люди. И я должен сделать очень ясным, в чем я отличаюсь, в чем я стараюсь дать нечто новое, нечто большее; чем я стараюсь обогатить это наследие, каков мой вклад в него. И иногда мне придется и критиковать — но моя любовь так велика, что я могу критиковать.

Иногда я буду критиковать Будду, Махавиру, Иисуса. Дело не в том, что я не люблю их — я люблю их, иначе зачем бы я говорил о них? Даже если я критикую их, это значит, что моя любовь так велика, что я даже делаю себе труд их критиковать.

Будда дал человечеству многое, но человечество это продолжающийся процесс. И все, что происходит с человечеством, приносит ему преимущества, но также и недостатки.

В этом мире ничто не может оставаться абсолютно чистым. Когда идет дождь, вода чиста. В то мгновение, когда она касается земли... фактически, даже раньше: в то мгновение, когда она попадает в атмосферу, загрязненный воздух отравляет ее. Земля окружена толстым слоем воздуха; когда вода попадает в этот слой воздуха, она начинает загрязняться. И когда она падает на землю, она становится грязной. Все еще это вода, но уже не чистая.

Именно это происходит с каждой истиной. Когда Будда что-то произнес, это было абсолютно чисто. В то мгновение, когда его услышали люди, это перестало быть чистым. Когда его слова были записаны — и помните, они были записаны через многие годы, через триста лет.., можете ли вы себе представить, чтобы люди через триста лет могли записать в точности те слова, что сказал Будда? Это невозможно! Люди есть люди; они автоматически разрушат, исказят их; они придадут им свои цвета. В тот день, когда Будда умер, его последователи разделились на тридцать шесть школ — немедленно! Тридцать шесть толкований. Они не могли прийти к согласию относительно того, что он сказал, и даже если бы они согласились о словах, они не были согласны друг с другом относительно того, какой смысл придавался этим словам.

Это напомнило мне:

В последний год своей жизни Зигмунд Фрейд созвал всех своих учеников — самых важных, самых близких. Он чувствовал, что смерть подходит близко, должно быть, он слышал первые шаги смерти, и хотел устроить последнее собрание.

Они сидели за столом, около тридцати человек со всего мира, — все старшие ученики, — и они начали спорить о том, что сказал Фрейд за несколько дней до этого. Фрейд был там! Он был пригласившим их хозяином, но они совершенно забыли о нем. Они так увлеклись спором: кто-то один говорил одно, другой говорил другое, а третий противоречил первым двум. И они спорили о том, что, в действительности, имел в виду Фрейд... Фрейд наблюдал, слушал, и затем закричал: «Прекратите эту ерунду! Вы думаете, что я уже умер? Я здесь, я присутствую — почему вы не спросите меня о том, какой был смысл? И, если вы можете так поступать со мной пока я жив, что же вы будете делать, когда умру? Вы не побеспокоились спросить меня, вы потратили целый час, споря друг с другом, борясь, раздражаясь, негодуя, крича друг на друга... в присутствии мастера!»

А Фрейд не был просветленным человеком. Если это может произойти с непросветленным человеком, что же о сказать о Будде, который говорит с высочайших вершин существования? В то мгновение, когда он произносит что-то, это больше не то же самое, что было в его сердце. Услышанное, это больше не то же самое, что было произнесено. Истолкованное, это уже нечто совершенно другое.

Много раз я буду критиковать. Много раз я буду говорить вам о возникших преимуществах и недостатках. Будда это чистейшее религиозное измерение, чистейшее из возможных, но как я могу умолчать о том, что он одномерный человек? Если я не скажу этого, это не будет правдой. Если я не скажу этого, моя любовь к истине не будет тотальной. Я должен сказать, что он одномерен — чистейшему в своем измерении, ему недостает других измерений.

Он не ценил красоту, отнюдь нет. Он не ценил музыку, отнюдь нет. Он не ценил любовь, отнюдь нет. Ему недостает эстетического измерения, он оставил его в стороне. И у него нет научного подхода — его и не могло быть, наука тогда еще не развилась в достаточной степени. Он одномерно чист, но — одномерен.