Бхагаван Раджниш - Здесь и сейчас

Другую боль подобного рода тоже можно создать добровольно, но создание такой добровольной боли — очень глубокий эксперимент. Человек может лежать на колючках, только чтобы испытать на опыте, что колючки прокалывают лишь его тело, не «я». Таким образом, можно подвергнуть себя страданиям, чтобы испытать опыт отсоединения сознания от физического плана.

Но в мире достаточно незваных страданий — не нужно ничего больше изобретать. Уже доступно множество страданий — человек должен начать экспериментировать с ними. Незваные несчастья приходят в любом случае. Если человек может поддерживать осознанность: «Я отделен от своего несчастья» во время незваного несчастья, тогда несчастье становится садханой, духовной дисциплиной.

Ему придется продолжать эту садхану даже в счастье, которое приходит само собой. В страдании мы можем обманывать самих себя, потому что человек хочет верить:

«Я — не эта боль». Но когда дело касается счастья, человеку хочется отождествить себя с ним, потому что он уже верит: «Я счастлив». Поэтому в счастье садхана еще труднее.

Ничто, фактически, не приносит больше боли, чем ощущение, что мы отдельны от нашего счастья. На самом деле человеку хочется утопить себя в счастье и забыть, что он от него отделен. Счастье топит нас; несчастье отсоединяет нас и отделяет от «я». Каким-то образом мы начинаем верить, что отождествляемся со страданием только потому, что у нас нет другого выбора, но счастье мы приветствуем всем своим существом. Осознавай в боли, которая встречается тебе на пути; осознавай в счастье, которое встречается тебе на пути, — и время от времени в качестве эксперимента вызывай и боль, потому что в ней все немного по-другому. Мы никогда не можем полностью отождествиться с тем, что навлекаем на себя сами. Само знание того, что эта вещь вызвана нами, создает дистанцию. Гость, который к тебе приходит, не принадлежит твоему дому — он гость. Поэтому, когда мы приглашаем в гости страдание, это уже нечто отдельное от нас.

Когда ты идешь босиком, тебе в ногу впивается колючка. Это случайность, и боль ошеломит тебя. Несчастная случайность отличается от ситуации, в которой ты нашел бы колючку и специально наступил на нее — зная в каждое мгновение, что ты наступаешь на колючку и наблюдаешь боль. Но я не прошу вас мучить себя, потому что и так уже есть достаточно страдания. Вот что я имею в виду: сначала будь бдителен, проходя и через страдание, и через счастье; затем, впоследствии, однажды вызови какое-нибудь страдание и посмотри, как далеко от него ты можешь увести свое сознание.

Помни, эксперимент по преднамеренной боли имеет огромную важность, потому что все хотят испытывать счастье и никто не хочет испытывать страдание. И любопытно то, что страдание, которого мы не хотим, приходит само, а счастье, которого мы ищем, никогда не приходит. Даже если оно случайно приходит, оно остается стоять за дверью. Счастье, которое мы подманиваем, никогда не приходит, а приходит как раз то счастье, которого мы никогда не звали. Когда человек накапливает достаточно сил, чтобы пригласить страдание, это значит, что теперь он так счастлив, что может пригласить страдание. Теперь несчастью можно предложить прийти и остаться.

Но это очень глубокий эксперимент. Пока мы не готовы предпринять такой эксперимент, мы должны попытаться осознавать все то страдание, которое встречается на нашем пути само собой. Если мы будем продолжать становиться более и более осознающими каждый раз, когда сталкиваемся со страданием, то достаточно соберемся с духом для того, чтобы оставаться сознательными, даже когда придет смерть. Тогда природа позволит нам продолжать бодрствовать и в смерти. Природа знает, что если человек может оставаться сознательным в боли, то он может оставаться сознательным и в смерти. Никто не может оставаться сознательным в смерти ни с того ни с сего, не имея предыдущего опыта подобного рода.

Человек по имени П. Д. Успенский умер несколько лет назад. Он был великим математиком из России. Он был единственным человеком в этом веке, который проделал такие обширные эксперименты в области смерти. За три месяца до смерти он тяжело заболел. Врачи посоветовали ему оставаться в постели, но вопреки этому он совершил невероятное, невообразимое усилие. Он не спал ночами; он путешествовал, ходил, бегал, постоянно находился в движении. Врачи были в ужасе; они говорили, что ему нужен полный покой. Успенский собрал всех своих близких друзей, но ничего им не сказал. Друзья, которые оставались с ним в последние три месяца, говорили, что впервые они видели, как прямо у них на глазах человек принимал смерть в сознательном состоянии. Они спрашивали его, почему он не следовал советам врачей. Успенский объяснил:

— Я хочу испытать весь возможный опыт боли, чтобы великая боль смерти не сделала меня бессознательным. Я хочу пройти через всю боль и создать в себе такую стойкость, чтобы я мог оставаться в полном сознании, когда придет смерть.

Поэтому три месяца он совершал исключительные усилия, проходя через все возможные виды боли.

Его друзья писали, что уставали самые сильные и здоровые, но не Успенский. Доктора настаивали, что ему необходим полный покой, иначе это принесет ему огромный вред, — но тщетно. В ту ночь, когда Успенский умер, он продолжал расхаживать по комнате. Доктора, которые его осматривали, объявили, что в его ногах не осталось сил, чтобы ходить, — и, тем не менее, он продолжал ходить всю ночь. Он говорил: Я хочу умереть на ходу, потому что если я буду сидеть, то могу потерять сознание или умереть во сне, в бессознательном состоянии.

Продолжая ходить, он говорил своим друзьям:

— Еще совсем немного — еще десять шагов, и все будет кончено. Я умираю, но буду продолжать ходить до последнего шага. Я хочу продолжать что-то делать до самого конца, иначе смерть застанет меня врасплох. Я могу расслабиться и уснуть — а я не хочу, чтобы это случилось в момент смерти.

Успенский умер, совершая последний шаг. Очень немногие люди на Земле умерли подобным образом, на ходу. Он упал, когда шел; то есть он упал лишь тогда, когда случилась смерть. Совершая последний шаг, он сказал:

— Вот и все; это мой последний шаг. Я почти падаю. Но прежде чем вас покинуть, я хочу сказать, что давно отбросил тело. Сейчас вы увидите, как мое тело освобождается, но я видел долгое время, что мое тело отпало, а я продолжаю существовать. Связи с телом давно были разрушены, и все же внутри я по-прежнему существую. Упадет только тело — но никоим образом не я.

Во время смерти друзья увидели некий огонь в его глазах. Мир, радость и свет, которые сияют, когда человек стоит на пороге мира запредельного. Но для этого человеку нужны приготовления, постоянные приготовления. Если человек полностью подготовлен, смерть становится прекрасным опытом. Нет явления более ценного, чем это, потому что, то, что открывается со смертью, нельзя узнать никаким другим образом. Тогда смерть выглядит как друг, потому что при наступлении смерти мы можем пережить опыт того, что мы живой организм, — не раньше. Помни, чем темнее ночь, тем ярче звезды. Вспышка молнии выделяется как серебряная нить, — и тем темнее тучи. Похожим образом, когда смерть предстает перед нами во всеоружии и окружает нас со всех сторон, в это мгновение самый центр жизни проявляет себя во всей своей славе — никогда не ранее. Смерть окружает нас, как тьма, а в сердце тьмы самый центр жизни — назови его атманом, душой, — сияет во всем великолепии; окружающая тьма делает его сияющим. Но в это мгновение мы теряем сознание. В само мгновение смерти, которое иначе могло бы стать мгновением познания нашего существа, мы теряем сознание. Поэтому человек должен совершить приготовления и поднять уровень своего сознания. Эти приготовления — медитация.