Экхарт Толле - Новая земля. Пробуждение к своей жизненной цели

Робкий человек, страшащийся, что кто-то может обратить на него внимание, не свободен от эго. У него амбивалентное эго, которое одновременно и хочет, и боится внимания других. Боится того, что это внимание может принять форму неодобрения или критики, иначе говоря, чего-то такого, что может скорее понизить его самооценку, чем повысить. Поэтому у робкого человека страх привлечь к себе внимание преобладает над потребностью в нем. Робость часто сопровождается преимущественно негативным представлением о себе, мыслью, будто ты не отвечаешь каким-то требованиям. Любой концептуальный смысл представления о себе — видения себя тем или этим — это эго, что бы тут ни доминировало: позитив (я лучше всех) или негатив (я плохой). За любым позитивным представлением о себе прячется страх оказаться недостаточно хорошим. За любым негативным представлением о себе прячется желание быть самым лучшим или хотя бы лучше других. Уверенное эго прячет за чувством собственного превосходства и непрерывной потребностью в нем страх оказаться в приниженном положении. И наоборот, робкое, несоразмерное своим амбициям, чувствующее себя ниже других эго страстно желает превосходства. Многих людей, в зависимости от ситуации или лица, с кем они вступают в контакт, бросает от чувства превосходства к чувству приниженности. Все, что тебе нужно знать и наблюдать в себе: когда по отношению к кому-либо ты испытываешь чувство превосходства или подчинения — это проявление твоего эго.

Некоторые эго, если им не удается заслужить похвалу или восхищение, стараются привлечь к себе внимание иначе, и чтобы его добиться, играют определенные роли. Если им не удается получить позитивного внимания, то вместо него они могут искать негативное, например, провоцируя в ком-нибудь негативную реакцию. Так делают некоторые дети. Чтобы обратить на себя внимание, они плохо себя ведут. Стремление играть негативные роли становится особенно явным, когда эго усиливается активным телом боли, иными словами, эмоциональной болью из прошлого, желающей возобновиться через то, чтобы испытать еще больше боли. В поисках известности некоторые эго идут на преступления. Они стремятся привлечь к себе внимание, получая дурную славу или проклятия людей. Каждый из них как бы говорит: «Пожалуйста, скажите мне, что я есть, что я не пустое место». Такие патологические формы эго — это всего лишь крайние вариации обычного эго.

Очень распространенная роль эго — это роль жертвы. Оно ищет внимания в форме сострадания, жалости или интереса других к «моим проблемам», ко «мне и пережитому мной». Восприятие себя жертвой является элементом многих эготипических моделей поведения, таких как привычка жаловаться, обижаться, оскорбляться и т. д. Разумеется, стоит мне отождествиться с историей, в которой я отвел себе роль жертвы, и я уже не хочу, чтобы она заканчивалась, и поэтому, как известно любому терапевту, эго не хочет решать свои «проблемы», ибо они являются частью его личности. Если никто не хочет слушать мою печальную историю — я буду рассказывать ее себе, в собственной голове, снова и снова, и буду сам себе сочувствовать, и таким образом окажусь личностью, с которой жизнь или другие люди, судьба или Бог обходятся несправедливо. Это придает форму моему образу себя, превращает меня в кого-то — а это все, что для эго имеет значение.

На ранних стадиях так называемых романтических отношений ролевые игры — весьма распространенное явление. Их цель — притянуть и удержать того, в ком эго усматривает способность «сделать меня счастливым, позволить мне чувствовать себя особенным и быть тем, кто исполнит все мои желания». «Я сыграю роль того, кого хочешь ты, а ты сыграешь роль того, кого хочу я». Это негласный и неосознаваемый договор. Однако ролевые игры — это тяжкий труд, и потому такие роли нельзя выдержать сколь угодно долго, особенно когда вы начинаете жить вместе. Что ты видишь, когда роли буксуют? К сожалению, в большинстве случаев — не саму истинную суть другого существа, а то, что ее закрывает. Ты видишь грубое и неотесанное, не прикрытое никакими ролями эго, вместе с его телом боли и неудовлетворенной потребностью, теперь переходящей в злость. Скорее всего, она будет направлена на супруга или партнера за то, что тому не удалось устранить страх и чувство недостаточности, породившие эту злость и являющиеся неотъемлемой частью эготипического самоощущения.

То, что обычно называется «влюбиться», чаще всего представляет собой обострение эготипической алчности и нужды. Ты привязываешься к другому человеку, как к наркотику, вернее, привязываешься к сформированному тобой образу этого человека. Это не имеет никакого отношения к настоящей любви, свободной от какого-либо страстного желания. Испанский язык наиболее честно выражает обычное понятие любви: ” Te quiero“ означает то же самое, что и “I love you” — «я хочу тебя». Выражение “I love you” в другом значении, когда двусмысленность отсутствует, ” te amo“ , используется редко — возможно, потому, что настоящая любовь столь же редка.

По мере развития племенной культуры и ее превращения в древние цивилизации, определенные люди наделялись определенными функциями: правитель, жрец, воин, земледелец, купец, ремесленник, работник и т. д. Развивалась классовая система. Функция, в большинстве случаев достававшаяся тебе по рождению, обусловливала твою личность, определяла, кто ты в глазах других и в своих собственных. Твоя функция превращалась в роль, но не считалась ролью: она была тем, кем ты был, или думал, что был. В те времена только такие редкие люди, как Будда или Иисус, видели полную абсурдность существования каст или социальных классов, считали их отождествлением с формой и понимали, что такое отождествление с обусловленным и временным заслоняет сияющий в каждом человеке свет безусловного и вечного.

В нашем современном мире общественные структуры уже не такие жесткие и строго очерченные, как раньше. Хотя большинство людей, разумеется, по-прежнему обусловлено своим окружением, тем не менее, никакая определенная функция и, соответственно, отождествление, автоматически за ними больше не закрепляются. Фактически в современном мире растет число людей, имеющих очень смутное представление о своем месте в обществе, о цели и даже о том, кто они такие. Обычно я поздравляю тех, кто говорит мне: «Я теперь не знаю, кто я». Они недоумевают и спрашивают: «Неужели ты хочешь сказать, что прийти в замешательство — это хорошо?» Я прошу их исследовать это. Что значит быть в замешательстве? «Я не знаю» — это не замешательство. Замешательство — это «Я не знаю, но должен знать». Или — «Я не знаю, но мне нужно знать». Можно ли перестать цепляться за убеждение, что ты должен или тебе нужно знать, кто ты есть? Другими словами, можешь ли ты перестать оглядываться на концептуальное представление, формирующее твое самоощущение? Можешь ли ты перестать смотреть на мысль с целью найти в ней какое-то отождествление? Что происходит с замешательством, когда ты отпускаешь убеждение, что должен знать или что тебе нужно знать, кто ты такой? Оно вдруг уходит. Когда полностью принимаешь то, что ты этого не знаешь, то фактически входишь в состояние покоя и ясности, которые гораздо ближе к тому, кто ты на самом деле есть, чем может подойти мысль. Определение себя через мысль — это самоограничение.