Карлос Кастанеда - Рассказы о силе (Истории силы)

Дон Хуан, казалось, наслаждался бесконечно. Он посмеивался, потирая руки каждый раз, когда я высказывал очередное предположение.

— Может быть, нагуаль — это Высшая Сущность, Всемогущий, Господь Бог? — спросил я.

— Нет, Бог тоже на столе. Скажем так, Бог — это скатерть.

Он сделал шутливый жест, как бы скомкав скатерть и положив ее передо мной к другим предметам.

— Но значит, по-твоему, Бога не существует?

— Нет, я не сказал этого. Я сказал только, что нагуаль — не Бог, потому что Бог — часть нашего личного тонал я и тоналя времени. Итак, тональ — это все то, из чего, как мы думаем, состоит мир, включая и Бога, конечно. Бог не более важен, чем часть тоналя нашего времени.

— В моем понимании, дон Хуан, Бог — это все. Разве мы не говорим об одной и той же вещи?

— Нет, Бог — это всего лишь все то, о чем ты можешь думать, поэтому, правильно говоря, он только один из предметов на этом острове. Нельзя увидеть Бога по собственному желанию, о нем можно только говорить. Нагуаль же всегда к услугам воина, ты можешь быть его свидетелем, но о нем невозможно сказать словами.

— Если нагуаль не является ни одной из тех вещей, которые я перечислил, то, может быть, ты сможешь сказать мне о его местоположении. Где он?

Дон Хуан сделал широкий жест и показал на пространство вокруг стола. Он провел рукой, как если бы ее тыльной стороной очистил воображаемую поверхность за краями стола.

— Нагуаль — там, — сказал он. — Там, вокруг острова. Нагуаль там, где находится (свободно парит) сила. Мы чувствуем с самого момента рождения, что есть две части нас самих. В момент рождения и некоторое время спустя мы являемся целиком нагуалем. Затем мы чувствуем, что для нормальной деятельности нам необходима противоположная часть того, что мы имеем. Тональ отсутствует, и это дает нам с самого начала ощущение неполноты. Затем тональ начинает развиваться и становится совершенно необходимым для нашего функционирования. Настолько необходимым, что затеняет сияние нагуаля, подавляет его. С того момента, когда мы целиком становимся тоналем , мы не делаем ничего другого, кроме как увеличиваем то старое чувство неполноты, которое сопровождало нас с момента рождения. Оно постоянно напоминает нам, что есть еще и другая часть, которая дала бы нам целостность.

С того момента, как мы становимся целиком тоналем, мы начинаем составлять пары. Мы ощущаем две наши стороны, но всегда представляем их предметами тоналя. Мы говорим, что две наши части — душа и тело, или мысль и материя, или добро и зло, Бог и дьявол. Мы никогда не осознаем, что просто объединяем в пары вещи на одном и том же острове, как кофе и чай, хлеб и лепешки или чилийский соус и горчицу. Скажу я тебе, мы — странные животные. Нас унесло в сторону, и в своем безумии мы верим сами себе, создавая идеальный смысл.

Дон Хуан поднялся и обратился ко мне с видом оратора. Он ткнул в меня указательным пальцем и затряс головой.

— Человек движется не между добром и злом, — сказал он смехотворно-риторически, схватив солонку и перечницу и потрясая ими, — его истинное движение — между отрицательным и положительным.

Он поставил солонку и перечницу и схватил нож и вилку.

— Вы не правы! Никакого движения тут нет, — продолжал он, как бы возражая сам себе. — Человек — это только разум.

Он взял бутылку соуса и поднял ее. Затем опустил.

— Как видишь, — сказал он мягко, — мы легко можем заменить разум чилийским соусом и договориться до того, что «человек — это только чилийский соус». Это не сделает нас более сумасшедшими, чем мы уже есть.

— Боюсь, я задал неверный вопрос, — сказал я, — Может я бы лучше понял, если бы спросил, что именно человек может найти в области за островом.

— Нет возможности ответить на это. Если я скажу — «ничего», то я только сделаю нагуаль частью тоналя. Могу сказать только, что за границами острова человек находит нагуаль.

— Но когда ты называешь его нагуалем, разве ты не помещаешь его на остров?

— Нет, я назвал его только затем, чтобы дать тебе возможность осознать его существование.

— Хорошо! Но разве мое осознание не превращает нагуаль в новый предмет моего тоналя?

— Боюсь, что ты не понимаешь. Я назвал нагуаль и тональ как истинную пару. Это все, что я сделал.

Он напомнил мне, как однажды, пытаясь объяснить ему свою настойчивую потребность во всем находить смысл, я говорил, что дети, может быть, не способны воспринимать разницу между «отцом» и «матерью», пока не достаточно разовьются с точки зрения понимания смысла. И что они, возможно, верят, что отец — это тот, кто носит брюки, а мать — юбки, или учитывают какие-нибудь другие различия в прическе, сложении или предметах одежды.

— Мы явно делаем то же самое с нашими двумя частями, — сказал он, — Мы чувствуем, что есть еще одна часть нас самих, но когда стараемся определить эту другую сторону, тональ захватывает рычаги управления, а как директор он крайне мелочен и ревнив. Он ослепляет своими хитростями и заставляет нас забыть малейшие намеки на другую часть истинной пары — нагуаль.

Когда мы выходили из ресторана, я сказал дону Хуану, что он был прав, предупреждая меня о трудности темы. Всей моей интеллектуальной удали явно не хватало для того, чтобы ухватить его концепции и объяснения. Я сказал, что если пойду в гостиницу и почитаю свои заметки, то наверное смогу лучше понять эту тему. Он попытался расслабить меня, сказав, что не стоит так волноваться по поводу слов.

Пока он говорил, я ощутил дрожь и на мгновение почувствовал, что внутри меня действительно есть другая область. Когда я сказал об этом дону Хуану, он посмотрел на меня с нескрываемым любопытством. Я объяснил, что подобные ощущения бывали со мной и раньше. Они, казалось, были кратковременными провалами, разрывами в моем потоке сознания. Обычно они начинались с ощущения толчка в теле, после чего я чувствовал себя как бы взвешенным в чем-то.

Мы, не спеша, пошли к центру города. Дон Хуан попросил подробнее рассказать об этих «провалах», но мне было крайне трудно описать их, кроме как называя моментами забывчивости, рассеянности, невнимательности к тому, что я делал. Он терпеливо не согласился со мной, сказав, что я был требовательным человеком, имел отличную память и был очень внимателен к своим действиям.

Сначала я связывал эти странные провалы с остановкой внутреннего диалога, но затем вспомнил, что они случались со мной и тогда, когда я вовсю разговаривал сам с собой. Казалось, они исходили из области, независимой от всего того, что я знаю.