Геше Роуч - Как работает йога. Исцеление и самоисцеление с помощью йога-сутры

И это-то как раз и вызывает возмущения внутри канала и забивает тот самый центр, о котором мы с вами только что говорили, — и я снова ткнула его в спину, чтобы он хорошенько все запомнил.

— И из-за этого у меня болит спина, — вздохнул он.

— И из-за этого у вас болит спина, — повторила я, — Именно поэтому у вас болит спина.

— Стоит исправить это, и все будет в порядке со спиной?

— Стоит исправить это, и все будет в порядке с вашей спиной, и с любой другой тоже.

Он повернулся и принялся застегивать рубашку. Глянул на свой рабочий стол:

— Не такая уж это и малая книга, — задумчиво произнес он.

— Господин пристав, — я обернулась в его сторону, когда тот открыл дверь в мою камеру. Он посмотрел на меня сверху вниз своими красными глазами, как кот, который загнал в угол мышь.

— Мне нужна еда. Мне необходимо питаться. У меня нет здесь семьи, и у меня нет денег. Но я могу работать; умею работать помногу, только дайте попробовать, и мне все равно, насколько будет трудно — я могу заниматься любым… любым честным трудом.

Пристав широко и вальяжно осклабился; это была первая улыбка, которую я увидела на его лице, и меня это зрелище не на шутку напугало. Я почти ощущала, как в соседней камере Бузуку обратился в слух.

— Что ты умеешь, девчонка? Какие такие… навыки могут быть у девчонки? — последовала еще одна омерзительная улыбка.

Я подумала об уроке, который только что закончила с комендантом.

— Знаю йогу, — сказала я, — могу учить йоге, а еще могу учить праязыку — по книгам на санскрите.

Пристав грубо расхохотался.

— Я сказал навык, девушка! Что-то, за что кто-нибудь пожелает заплатить.

Я вспыхнула и потупилась. Самые большие ценности мира не имеют для него никакой ценности. И тут я вспомнила еще кое-что.

— Умею ткать. Я очень хорошая ткачиха — и скорая.

Пристав примолк, уставившись на меня и что-то подсчитывая в уме. А потом рявкнул:

— Бузуку!

— Да… господин! — раздался ироничный голос из-за соседней стены.

— Если тебе охота кинуть пару плошек заветренного риса этой дуре — валяй. Если она не сможет ткать, как она говорит, или оказывать какие-нибудь другие… ценные услуги, скажем так… то она все равно долго не протянет.

— Да… господин, — снова раздался тот же голос — насмешливый, но не настолько, чтобы вызвать к действию палку, и мы все это понимали.

Ночные передачи через черную дыру в стене прекратились, зато из-за переднего угла начали поступать вполне щедрые плошки с рисом и бобами, а иногда даже маленькие вкусные сюрпризы. Я заметила, что эти приятные дополнения — скажем, горсть арахиса — появлялись тогда, когда дежурил караульный. В такие дни он усаживался на скамейке, ссутулившись и выпятив кругленькое брюшко, и сам ковырялся в большущей горе арахиса, уставившись в потолок или на противоположную стену. Лузгая орехи по одному, вяло бросая скорлупу прямо на землю, в невесть с каких пор копившиеся уже грязь и мусор.

— Что это? — спросил комендант во время нашего следующего занятия.

Он протянул мне куски пергамента, которые я хранила сложенными в конце Краткой Книги.

Я невольно потянулась и с почтением коснулась их — даже одно прикосновение могло поддержать меня.

— Это записи — пометки, которые я сделала на родном тибетском, когда мой Учитель преподавал мне Краткую Книгу Йоги. Там же и сделанный нами перевод. Они совершенно бесценны, даже более, чем сама книга Мастера, поскольку существуют другие копии.

Комендант задумчиво кивнул и заботливо положил листы на место.

— Вы все еще верите, что я украла эту книгу — что я могла украсть подобную книгу? — спросила я напрямую.

Он смотрел на меня какое-то время, а потом опустил глаза.

— Это все еще… предмет расследования, — ответил он.

— Расследование? И кто его ведет?

— Пристав, — ответил он прямо, и лицо у меня вытянулось, — Пристав вел это расследование, выясняя, не пропала ли у кого эта книга.

— Расследование? — повторила я, — Не пропала ли у кого? Сколько людей в округе могли бы обладать подобной книгой? Или могли хотя бы прочесть из нее?

Комендант сухо осадил меня:

— Вероятно… вероятно, больше, чем ты могла бы подумать, — сказал он

медленно. А потом деликатно обернул книгу тряпицей, и мы начали урок.

Спина его почти вернулась к своему обычному болезненному состоянию, и я осознала, что теперь уже не нужно было увеличивать число поз, а, скорее, углубляться в те, которые уже пройдены — удерживать их глубже, чем раньше. Это чуть ли не самое сложное в самостоятельных занятиях, вне классов с учителем, и я вновь напомнила ему о том, как важно держать в голове его миссию, когда бы ни начинало казаться, что трудно идти глубже:

— Те двое смотрят на вас. Им тоже необходимо исцеление.

От вас требуется постоянство и решимость трудиться.

Когда подошло время отдыха, комендант поблескивал мелким потом.

Я улыбнулась про себя. Он уже выглядел намного лучше, хоть сам этого и не замечал. «Как любой ученик», — вздохнула я.

Я снова попросила его встать лицом к стене и опять прошлась пальцем вдоль линии от макушки его головы до той самой точки на спине. Но на сей раз я провела ее чуть левее позвоночника.

— Канал под названием «солнце» имеет двойника. Мастер говорит о нем:

Поймешь

Расположение звезд,

Направив то же усилие

К луне.

Думаю, вы догадались, что имя двойника — канал луны.

— Почему все-таки «солнце» и «луна»? — встрял комендант, — Есть ли какая-то связь между этими каналами и настоящими солнцем и луной?

Внутренним взглядом я ясно увидела Катрин, склонившуюся над канавками, прорытыми в саду кротом, в попытке объяснить мне все то же самое.

— Не стоит сейчас в это углубляться, — ответила я. Но, дабы посеять зерно на будущее, добавила, — Когда на ветке набирается все больше и больше слоев инея, уже сложнее сказать, каким образом каждый бугорок отражает тот, который на самом деле находится на ветке.

Мы помолчали, и гордость коменданта — ну, та самая, которая у всех мужчин, — не позволила ему задать следующий вопрос.

— Понял, — сказал он уверенно, — Продолжай.

— Так вот, как вы можете догадаться, это тот самый канал, по которому двигаются мысли второй разновидности — не о конкретных предметах и вещах, а мысли о самом уме, о том, что мы вообще можем думать и чувствовать.

Так что можно сказать, что, когда вы думаете о больной спине, эта мысль проходит по каналу солнца. А когда вы думаете о том, каково это чувствовать, о том, что вы осознаете боль, то эти мысли идут по другому каналу — каналу луны. Улавливаете?

— Улавливаю, — ответил он, — Мысли о больной спине — по каналу справа. Мыли вроде «ой-ой» — по каналу слева.