Карл Ренц - ПРОСВЕТЛЕНИЕ И ДРУГИЕ ЗАБЛУЖДЕНИЯ

В.: Как мне познать, что я не есть заключенное в тело одинокое существо?

К.: Направив осознавание на осознавание. Не на то, что бродит в виде феноменов перед твоим внешним или внутренним зрением. Не на то, что возникает в твоем восприятии. А на само восприятие.

В.: Хорошо. Тогда я тебя больше не буду слушать, поскольку ты ведь тоже только явление в моем восприятии.

К.: Ты меня так и так не слушаешь. Ты в любом случае слушаешь себя самого.

В.: И десять евро за вход я точно так же даю самому себе.

К.: Верно! И это становится еще более ясным, когда ты даешь двадцать или пятьдесят евро. Попробуй. Возвышай себя потихоньку до просветления.

В.: Но оно же наступит, когда я стану совсем пустым.

К.: Но только, пожалуйста, не становись совсем пус­тым здесь и сейчас. Серьезно: ты не есть тело, которое дает или забирает, и не разум, который находит это уд­ручающим или возлагает на это надежды. Все это ты воспринимаешь. Но само восприятие существовало всегда, до того, как возникло что-либо воспринима­емое. И только это восприятие, или назови его неусып­ностью или осознанностью, есть то, что есть ты. До то­го, как утром тело просыпается и «я» заявляет о себе и констатирует: я есть это и должен то, — до того эта осо­знанность уже существует. И знаменитый вопрос «Кто я?» как раз направлен на то, что существует до того. До воспринимаемого. До «я». Так далеко он направлен. На эту тайну Бытия, которая непостижима. Но это есть ты. И возникает ли в этой дали естественная или искусственная смерть, не затрагивает то, что ты есть.

В.: Ты сказал: до того, как утром тело просыпается, и до того, как «я» заявляет о себе.,. То есть это означает, что между просыпанием и «я»-сознанием зияет своего рода брешь, в которой истина присутствует в совер­шенно чистом виде.

К.: Только в одной бреши?

В.: Нет, истина, конечно, всегда здесь, но тогда, навер­ное, ее наиболее легко распознать.

К.: Но не тебе. В лучшем случае твоему будильнику. «Эго же чистая истина!» — думает он, когда видит тебя спящим. «Это просветление!» — незадолго до того, как ты проснешься. Но затем ему нужно прозвенеть, тело вздрагивает и — бах — просветление исчезло. Вместо него — ты.

В.: Каждый день одно и то же разочарование.

К.: Но только для твоего будильника и для твоей жены.

То, что ты есть, это не затрагивает.

Вопрос: Для просветленного ты говоришь довольно много.

Карл: Для тебя я говорю слишком много?

В.: В любом случае это сбивает с толку. С одной стороны, твои слова кажутся совершенно спокойными, с другой стороны, ты выстреливаешь ими как из автомата. Меня это раздражает.

К.: Хорошо, что тебя это раздражает. То, что «я» сбивается с толку, это причина для праздника. Чем больше «я» теряется, тем больше оно отделяется от того, что ты есть на самом деле. Ты освобождаешься от сцепленности с «я». Что и требуется.

В.: Ну спасибо.

К.: Я говорю не с личностью, а с тем, что есть. С Бытием. С Собой.

В.: Ты говоришь со мной не как с личностью?

К.: Нет. И это раздражает личность совершенно. Эго должно побудить «я»-мысли к восстанию — к полному «рррр»!

В.: Ты хочешь видеть во мне зверя.

К.: Сама нагота хочет, чтобы ты обнажилась.

В.: Ты этого не хочешь?

К.: Само отсутствие хотения хочет этого. Но когда оно хочет...

В.: ...тогда «я»-мысль вынуждена уйти.

К.: ...и этого не избежать. Но намеренно этого добить­ся невозможно. Это происходит. Это есть. Просто. Свободно от намерений. И то, что от тебя это не зави­сит, вызывает раздражение! Это одновременность спо­койствия и выстреливание словами как из автомата, которое от тебя ничего не хочет. И это раздражает. Обычно кто-то всегда что-то хочет от тебя. Хочет, что­бы ты встала, чтобы ты что-то выучила, чтобы куда-то пришла, чтобы ты проснулась. На это уходит твоя жизнь. С тобой что-то не так, ну так делай же что-ни­будь! Но здесь ты этого не услышишь. Потому что ты уже абсолютно то, что ты есть. Моего вмешательства здесь не требуется.

В.: Значит, в сбивании с толку кроется намерение?

К.: Возможно, намерение существует, но нет того, кто его имеет.

В.: Ага, но существует намерение... что, возможно, все-таки что-то нужно изменить!

К.: Нет.

В.: Ты видишь мир, но ничего, что нужно бы изменить? Спокойствие есть. Но нет сочувствия?

К.: Здесь есть только сочувствие.

В.: Ах, вот как?

К.: Здесь есть сочувствие.

В.: С какими последствиями?

К.: Без последствий.

В.: Тогда это ничего не даст.

К.: Сочувствие не имеет цели. Сочувствие — это про­сто сочувствие.

В.: Но из сочувствия должно же возникать желание уменьшить страдание!

К.: Нет. В сочувствии нет страдания.

В.: И зачем бы тогда просветленным существам прихо­дить в мир? Например, бодхисаттвам с их глубоким желанием освободить все существа от страдания? Это же Дух, который не воспринимает мир отделенным и, тем не менее, хочет его освободить.

К.: Для того чтобы хотеть что-то освободить, тебе нуж­но увидеть что-то, что связано. Однако то, что видит связанность, само и связано. Представление о бодхисаттве — это тоже концепция.

В.: Для того, кто страдает, бодхисаттва очень реален и имеет решающее значение.

К.: «Никогда не было Будды, который бы вошел в этот мир или войдет в него», — говорит Будда в Алмазной сутре. «Я проповедовал сорок лет и не сказал никому ни слова». Все было так, как было, и было совершенно не важно. Без значения. Это свобода: то, что это не имеет значения. Принимает ли комедия тот или иной оборот, появляется ли бодхисаттва или нет...

В.: ...для меня здесь есть разница!

К.: ...для того, что ты есть, разницы нет никакой.

В.: Бодхисаттва открывает мое сердце.

К.: Прекрасно. Но делает ли он это с помощью или без наркоза, для того, что ты есть, разницы нет.

Вопрос: Ты можешь сказать что-нибудь о войне?

Карл: Война возникает из желания получить. Это на­чало личной войны, и большие войны начинаются с того же: тебе бы хотелось что-то получить и владеть, полагая, что это сделает тебя счастливее.

В.: Скажем так: я хочу достичь внутреннего мира.

К.: Ты хочешь завладеть собой. Это война. Ты всегда в погоне за собой. Всегда в войне. Всегда немного поза­ди или впереди себя. Возвращаясь к первой мысли: «я»-мысль — это отделенность, и в отделенности ро­дился воин. Воин с идеей о том, что он должен овла­деть окружающей его средой.

В.: Ты хочешь сказать, что каждый, кто думает «я», — воин?

К.: Каждая «я»-мысль воинственная. С представлени­ем о том, что есть ты и что тебе принадлежит некое Бытие — «твоя жизнь», — появляется что-то, что тебе нужно защищать. Это порождает войну. Там, где есть «мое Бытие», есть также и «твое Бытие». Самое позднее к третьему году жизни воин полностью сформирован.