Александр Шевцов (Андреев, Саныч, Скоморох) - Очищение. Том.2. Душа

Экскурс в индийское учение о переселении душ я опущу, потому что настоящее для Юркевича скрывается в понятии идеи и вот в этих словах:

«В божественном откровении указаны основания, по которым легко можно образовать правильную идею о жизни и душе животных, поскольку они отличаются от духовной жизни человека.

Бог сотворил животных по роду их, сотворил не независимо от природы вещественной, но повелел воде и земле произвести живые души их (Быт. 1, 2-24).

Отсюда следует, что животное не может проявить себя как дух личный, имеющий и сознающий в себе такие неделимые определения, которые не совпадали бы с тем, что оно есть по своей породе. Животное есть не личность, а экземпляр породы, и об этом оно знает» (Там же, с. 139).

Эта отсылка к Библии, если приглядеться, используется Юркевичем лишь как перст, указывающий направление поиска. В сущности, здесь он относится к Библейскому высказыванию лишь как к мудрости народа, который долго наблюдал за действительностью. Взяв вывод, он далее пытается как бы восстановить само исходное наблюдение.

«Замечательно, что самые хищные животные по неизвестному нам инстинкту не нападают на животных своей породы с той целью, чтобы питаться их мясом…

Люди преследуют цели, различные до бесконечности, они находят удовлетворение в предметах и деятельностях, которые разнятся между собою, как порок и добродетель, зло и добро, земля и небо.

Напротив, животные одной породы все доходят до одного пункта, до одной цели и путями одинаковыми; так и видите, что в них живет род, порода, что они суть пассивные носители идеи рода, а не духа личного» (Там же).

Смысл этих построений для Юркевича по-настоящему понимается лишь в том случае, если отступить уж совсем к началу его статьи, где он ставит себе самую главную исследовательскую задачу:

«…идеализм мало интересовался частнымизаконами и формами человеческой душевной жизни. Он решал одну, и притом самую отдаленную задачу психологии.

Он спрашивал: каким образом из общей идеи мира выходит разумность и необходимость тех явлений, совокупность которых мы называем душевной жизнью, как относятся эти явления к общему смыслу или идеальному содержанию мира явлений?

Так поставленная задача психологии имеет для мыслящего духа особенное достоинство» (Там же, с. 106).

Иными словами, Юркевича занимает не столько то, что называется душой, сколько то, как она творилась Богом, а значит, описание лествицы нисхождения душ в мир. Соответственно, и восхождения душ к их творцу. Это значит, что основной смысл творчества Памфила Даниловича Юркевича — это поиск познания Бога через познание душевной жизни. И ему очень важно доказать, что материалист Чернышевский не прав, отрицая Бога.

Бог есть, и все строение нашей душевной жизни это подтверждает. Вот главная боль Юркевича!

Как только я принимаю, что Юркевич живет этой мыслью, как-то иначе начинает звучать его выглядевшая раньше догматической и почти бездумной привычка всюду вставлять цитаты из Библии. Читая Юркевича первый раз, я думал, что ими он подавляет возможность спорить у своих читателей, как бы отсекая ее авторитетом церкви и веры. А сейчас я вижу, что Юркевич занят другим: он перепроверяет Библию. Он приводит какое-то Библейское высказывание, а потом разбирает жизнь и какие-то душевные проявления и показывает: смотрите, смотрите, ведь так и есть! Жизнь подтверждает, значит, все верно, этот путь возможен…

«Из откровения мы видим, что человек создан не как экземпляр рода или породы, но как человек, — создан не из средств, которые были уже в материальной природе, но непосредственным могуществом Божиим и по образу Бога (Быт. 1, 27). Особенности, которыми отличается душа человеческая от души животной, вытекают отсюда сами собою» (Там же, с. 140).

А теперь добавьте опущенные слова, в которых он, возможно, сам себе боялся признаться: берем и проверяем!

«Назначение человека и его достоинство не исчерпываются его безотчетным служением целям рода; женщина, например, еще не соответствует своей идее только потому, что она рождает детей и таким образом поддерживает существование человеческого рода: в этом служении идее рода она должна осуществить идею человека, она должна обнаружить свое достоинство не как самка, а как человек.

Человеческий дух есть не родовой, а личный, не связанный неотразимыми влечениями, а свободный; его действия не суть простые события, определенные идеей рода, а поступки, которые он вменяет себе, как личную вину и личную заслугу. Человеческий дух, как говорит один современный философ, есть своя собственная идея, а не идея рода; от этого он способен к индивидуальному развитию, к свободному избранию и к свободной постановке целей жизни и деятельности.

Как богоподобный, он развивается под нравственными идеями, а не только под физическими влечениями: свой союз с родом он определяет, на основаниях физических, нравственными отношениями правды и любви. Эти общие качества, может быть, мы еще выясним себе в последующих рассуждениях о душах животных» (Там же).

Нет сомнения, что, говоря о душе человека, Юркевич не отличает ее от духа, но это уже и не важно. Главное понятно: душа это идея, образ, который Творец вложил в свои творения, и в соответствии с которым каждое из существ развивается. Душа строит животное, как существо, ограниченное в своем развитии определенным уровнем способностей, обеспечивающим ему выживание на земле.

Но для какой «земли» предназначены те способности, которые выращивает в человеке его душа?

Вторая работа Юркевича, которую я бы хотел разобрать, была написана примерно за год до «Из науки о человеческом духе». Называлась она «Сердце и его значение в духовной жизни человека»(1860). Эта работа поразила воображение философов, и поэтому ее всегда упоминают, когда говорят о Юркевиче.

О связи души и сердца говорит все христианство, хотя учение это не христианское, а библейское, то есть еще иудаистическое. И как таковое, оно уходит корнями в семитские народные представления о душе. Поэтому, когда об этой статье пишут: «этот трактат по библейской психологии, в котором Юркевич признает за Божественным Откровением значение важного источника многих философских построений» (Абрамов, с. 642), — это и верно и неверно. Юркевич, конечно, писал трактат именно о библейской психологии, но вот сама «библейская психология» рождалась в столь отдаленные времена, когда не только о Библии, но даже и о намерении ее создать мыслей не было.

Она рождалась как плод осмысления народных представлений. И, похоже, что эти представления вовсе не были случайными, похоже, что они всего лишь отразили какие-то наблюдения над действительностью. Почему я так думаю? Да потому, что любая попытка описывать душу как сердце живо отзывается во мне и во всех знакомых мне русских людях. Это означает для меня, как для психолога, то, что библейские представления легли на некое узнавание, имеющееся в сознании и русского народа. Иначе говоря, нет никакой библейской психологии, которая была бы создателем представления о связи сердца и души, а есть библейская запись подобных наблюдений, и есть библейское использование этих представлений в каких-то своих целях. Но эти цели религиозные, и их я обсуждать не буду.