Александр Шевцов (Андреев, Саныч, Скоморох) - Очищение. Том.2. Душа

Получаемое же во благовремении, как, например, после прохождения долгого времени упражнений добродетелей и аскезы и после полного очищения от всякого гноя очей души (созерцание) становится весьма хорошо и спасительно для тех, кому не грозят перемены, так как они из кратковременного (состояния) перевели в некий навык такого рода созерцание, прославляющее собой величие Творца» (Стифат, с. 127–129).

Этот, возможно, не совсем простой для чтения отрывок показывает, насколько же была глубока православная школа «практической философии», то есть работы по самосовершенствованию, и как плотно увязанной с самопознанием она осознавалась аскетами. Что же касается этого странного понятия «гной очей души», то его, я думаю, можно понять из следующей главки, где говорится о тех, кто еще не завершил свое очищение. Вероятно, именно эти «нечистоты» и перечисляются в ней.

«35. Юным же и еще не твердо шествующим, пусть и долгое время, в делании добродетелей, или не от всего гноя очистившим зрение своей души, из-за непрочности еще добродетельного пребывания (созерцания) становится ходатаем крайнего высокомерия и злословия, вечной смерти и погибели, как в самом деле некогда случилось Оригену, Дидиму и Евагрию и равно остальным ересиархам» (Стифат, с. 129).

В общем, очищенное зрение — это зрение, видящее правильно. А как правильно? Думаю, как учит Писание. Иначе говоря, тут Стифата и других богословов затягивает в догматизм, и ответы будут ожидаемыми. Но кроме знания догм, аскет имеет свой личный опыт, который проявляется в том, как он эти догмы раскрывает для себя в жизни. А вот это школа, которая помогает мне исследовать себя. Поэтому уйду от догматической части и расскажу еще о том, а что нашел сам Стифат, а вслед за ним отец Николай. Ограничусь, правда, лишь одним рассуждением о том, как этот внутренний рай соотносится с телом и грехом. То есть как он может быть нарушен.

Итак, Бог сотворил человека двойственным: «состав человека — душа и тело. "Человек состоит всецело из двух природ, из души, я говорю, и тела. Одно ведь низкое у него, другое же возвышенное и божественное" (гл.32). Поэтому человеку дает Бог и две заповеди, для души и для тела: "Так как человек является двойным, Бог сотворил для него и двойное поручение. С одной стороны, Он увещевает его получать часть от лучшей и бессмертной пищи и не обращать никакого внимания на нужды тела, как и вочеловечившееся Слово побуждает: Ищите же прежде царства Божия и правды его, и это все приложится вам (Мф. 6:33), запечатлевая как бы первую заповедь Свою.

С другой же стороны, Он охраняет его от описанного насаждения чувства, для того, чтобы не был умножен в страдании тот, кто, отведав через него (чувство) удовольствий нынешней жизни, отпал через такого рода восприятие от божественного пира и вкушения" (гл. 28).

В новозаветной заповеди преподобный Никита видит повторение заповеди, данной в раю, есть от всякого Древа, то есть искать прежде Царства Божия» (Ким. Краткие, с. 42).

Это рассуждение, которое, в сущности, описывает то, как мы теряем свой внутренний рай, как кажется, подводит нас к тому, что теряем мы его, отдавшись низким телесным чувствам и наслаждениям, то есть, поедая плоды Древа познания. Однако, именно из этого очевидного места рождается у Стифата одно из самых красивых рассуждений всего православного богословия.

Конечно, телесные вожделения низки. Но ведь душа состоит из двух частей: разумной и неразумной. И при этом она зависит от тела, как от своей природной основы, она не может не отвечать на его требования, если хочет жить. Грех рождается из свободы или свободной воли души. Она вольна выбирать между удовольствием и страданием, которые даже оказываются в понимании Стифата ее силами.

«Поэтому преподобный Никита говорит: "(Бог) увещевает, так говоря: от дерева познания добра и зла не ешьте от него, и как бы определяет бежать искушения чувством и ведения двух этих плодов насаждения чувства — каких же, я спрашиваю? — удовольствия и страдания, как и прежде мною было сказано.

И справедливо, ибо первое (удовольствие), получаемое против потребности, вселяет ведение самого себя вожделеющему, второе же (страдание) — раздражительному, и таким образом, причастность к ним (удовольствию и страданию) посылает две эти силы (вожделение и страдание), к которым речь, в вечную смерть, ведь (Бог) говорит: ибо в день, в который вы вкусите от него, смертию умрете".

Следовательно, неправильное употребление двух этих сил души приводит их ко греху, значит, к смерти. Неправильное употребление — это неготовность к причастию чувству, в терминологии преподобного Никиты Стифата — нечистота, несовершенность. Отсюда снова встает вопрос о необходимости духовной практики человека, преобразования этих сил» (Ким. Краткие, с. 44–45).

И вот рождается вывод, который окажется неожиданным для многих, давно уже принявших мысль о греховности и низости тела.

«Вообще, тело без души мертво: "мертво для всякого движения и неподвижно" (Стифат). Но эта мертвенность тела одновременно снимает с него и этическую ответственность, то есть грешит, собственно, не тело, а только душа» (Там же, с. 49).

Я не буду приводить подтверждающие эту мысль рассуждения Никиты Стифата. Сама по себе она настолько пронзительна и очевидна, что заставит о себе задуматься. Соответственно, придут и мысли о том, что в Православии была глубокая школа самосовершенствования. И даже если я лично могу быть не согласен с какими-то ее исходными основаниями, не знать ее было бы тоже грехом.

К сожалению, мне были доступны всего две работы профессора византийской и восточно-европейской истории православного священника Иоанна Мейендорфа. Джон (Жан) Мейендорф (1926–1992),он же Йохан барон фон Майендорф родился во Франции в русской аристократической семье. После рукоположения в священники переехал в США, где стал профессором Свято-Владимирской духовной семинарии и преподавал в университете. Был президентом Православного богословского общества Америки.

Основные его работы исторические, и из них довольно трудно понять, как он сам понимает душу. Зато они позволяют разобраться в том, как ее понимали отцы Церкви. Знания Мейендорфа настолько глубоки, что они позволят вывести как бы завершенный образ православных воззрений на определенные проявления души. Условно говоря, Церковь имеет о душе именно такое мнение, какое передано в работах Мейендорфа. Я же всего лишь перескажу его главу, посвященную взаимоотношениям Бога и человека, в которой он и излагает эти взгляды. Это глава из книги «Византийское богословие».