Бхагван Шри (ОШО) - Без малейших усилий. Беседы о суфийских историях

Вы любите женщину, чье тело прекрасно, но вы не идете к анатому с вопросом, красиво это тело или нет. Конечно, анатом узнал много тел, глубже, чем кто бы то ни было, он рассек, разрезал тысячи тел. Но не ходите к анатому, ведь в расчлененном теле нет жизни, а красота принадлежит жизни. Анализ делает вещь мертвой. Жизнь существует как целое. Ее невозможно разъять на части. Если вы хотите узнать ее, познать красоту и изящество, вам надо наблюдать за ней, пока в ней есть жизнь. Вам надо любить ее такой, какая она есть, — живой. Если вы попытаетесь разъять ее на части, чтобы обнаружить внутренний состав и способ функционирования, чтобы узнать, что там внутри, возможно, вы узнаете механизм тела, но упустите душу.

Душа живет в едином целом — единое целое и есть душа. Душа больше, чем все части тела, сложенные вместе. Душа окутывает все части — вернее, душа удерживает все части вместе. Когда душа оставляет тело, тело начинает распадаться. По мере умирания части тела отделяются одна от другой. И через несколько дней тело превращается просто в прах. Кто удерживал целое как целое? Кто удерживал вместе части тела? Кто был источником единения?

Я испытываю желание — меня мучает жажда — и рука тут же тянется к воде. Откуда такая слаженность? Возникает желание, но его нет в руке, рука никогда не испытывает жажды. Сухость в моем горле. Я жажду. Эта жажда записана в мозге, она засвидетельствована душой. Рука никогда не жаждет, но тут же, без всякого приказа, без всякого указания, данного руке, если в горле сухость, мозг тут же начинает действовать. Ни секунды не медля, рука тянется к воде. Рука, горло, мозг — они действуют совместно.

Должно существовать органическое целое, которое удерживает все части вместе. Это целое и есть душа. Вы не можете рассечь тело, чтобы увидеть душу, потому что в тот момент, когда вы разрежете тело, души уже не будет. Она есть только тогда, когда целостность не нарушена. Она и есть сама эта целостность.

Если вы отправитесь к ученым, чтобы спросить их о жизни, они дадут вам много ответов, но все их ответы будут иметь отношение к смерти, а не к жизни, потому что они все время только сражаются, разрушают, расчленяют, анализируют. Делая все это, они упускают жизнь. Они никогда не встречаются с ней, вот почему они всегда утверждают, что души нет — ведь они никогда не встречали ее в своих лабораториях. Они рассекли множество тел, и ни в одном не обнаружили душу. Еще до того, как тело было рассечено, душа уже покинула его. Они никогда ее не находят — вот почему наука продолжает отрицать существование души, наука продолжает отрицать существование Бога. Но дело не в том, есть Бог или нет, просто научный метод сам по себе ограничен… сам метод становится барьером.

Наконец, есть еще третья система, которая называется искусством. Эти три системы выдвигают экспертов — по философии, по науке, по искусству. Это три координаты, в которых функционирует человеческий ум. Искусству не интересно теоретизирование, искусству не интересно рассечение, вот почему искусство ближе к религии, чем что бы то ни было. Философы дальше всего. Вы можете не соглашаться, но философы дальше всего от религии. Даже ученые ближе, потому что, если есть отношения ненависти, они могут превратиться в отношения любви, ведь ненависть — это не что иное, как любовь, вывернутая наизнанку.

Поэтому Эйнштейну легче стать религиозным, чем Бертрану Расселу. Он, по крайней мере, ненавидит. Он, по крайней мере, борется с жизнью, ведь борьба — это тоже способ жить, в борьбе тоже есть элемент жизни. Ученый не только теоретизирует, он экспериментирует. Философ же сидит с закрытыми глазами и думает о «женщине»: одни лишь фантазии. А ученый насилует женщину. По крайней мере, он что-то предпринимает, в отличие от философа, по крайней мере, он имеет дело с живой женщиной. Между насилующим мужчиной и насилуемой женщиной нет истинных отношений, но все-таки есть хоть какие-то. Даже с врагом у вас есть какие-то отношения.

Ученый может преобразиться — и так бывает, что многие ученые постепенно, шаг за шагом, становясь более зрелыми, более понимающими, поворачиваются в сторону религии. Но философ остается все тем же. До конца жизни они продолжают нести чепуху, разрабатывать теории, одни или другие. Ученый, благодаря своей жизни, полной борьбы, сражений, грабительства природы, может внезапно прозреть. Вся его жизнь может внезапно развернуться на сто восемьдесят градусов. Такое возможно. Враг в один прекрасный день может стать другом. По крайней мере, между вами есть отношения — искаженные, но отношения.

Дальше всего от религии философы, система философии. Наука ближе, чем философия, а искусство ближе, чем наука.

Что такое искусство? Что оно делает в мире? Искусство похоже на ребенка, который любуется бабочками, бегает за ними. У искусства тот же подход к жизни. Оно пытается сделать жизнь чуточку красивей. Это декоратор — искусство декорирует жизнь. Оно привносит в жизнь элемент фантазии. С помощью живописи, поэзии, музыки искусство увеличивает количество красоты в мире, привносит чувство эйфории. Оно стремится подарить мимолетную радость, похожую на настоящую. Оно устремлено к жизни, но это еще не религия. Искусство не воспринимает жизнь такой, какая она есть, оно стремится улучшить ее, стремится сделать ее красивей. Искусство словно не считает первозданную жизнь стоящей проживания. Оно пытается улучшить ее. Оно ближе к религии, потому что пытается жить, но это еще не религия.

Религия — это прыжок в первозданную жизнь, такую, как она есть. Религия — это тотальное принятие. Она говорит, что нет нужды украшать жизнь — жизнь сама по себе уже настолько прекрасная поэма, что ни Шекспиру, ни Калидасу не улучшить ее, ничего не добавить к ней. В ней уже есть столько потрясающей поэзии, что любые попытки что-то улучшить — тщетная трата времени. Это похоже на попытку приделать ноги змее. Что за глупость! Змея совершенна, ей совсем ни к чему ноги. А если вам удастся приделать ей ноги, рано или поздно кто-нибудь захочет обуть ее. Вы убьете змею!

Искусство пытается приделать ноги змее. Это ни к чему — безыскусная жизнь невыразимо прекрасна, неподражаемо чудесна. Чтобы ею наслаждаться, не надо ничего улучшать. Чем больше вы будете ее украшать, тем больше в ней будет фальши. Она все больше будет походить на лицо женщины, измазанное косметикой.

Я слышал такой анекдот. Один святой был очень сильно настроен против того, чтобы женщины использовали косметику, пудру, губную помаду и прочие средства — он был категорически против этого. А неподалеку, совсем рядом, жил другой святой, который благоволил женским ухищрениям. Первый часто повторял, что жизнь, такая, как она есть, сама по себе прекрасна, и нет никакой нужды улучшать ее — да ее и невозможно улучшить, последнее слово всегда окажется за ней. Другой же говорил, что жизнь ужасна, и надо скрывать ее недостатки.