Бхагаван Раджниш - Путь один- в глубь себя

Индуисты говорят: «Мир — это игра, в которую играет жизнь, Лила». Лила означает, что вокруг все переполнено энергией, она бьет через край, поэтому сидеть без дела совершенно невозможно. Итак, существование думает: «Давай поиграем!» Вот почему дети такие непоседы, они не могут усидеть на месте. Попроси людей постарше, у кого энергии уже не так много и кому даже ходить уже сложно; они с радостью согласятся посидеть. Но дети прыгают, энергия бьет в них ключом. Они не могут просто взять и посидеть. Попробуй их заставить, они станут ерзать на месте. Энергия в них бурлит.

Существование — это бесконечная энергия, а мы — ее бьющий через край поток. Все сущее — это потоп, половодье реки, вода, в которой все поднимается. И этому никогда не будет конца.

На сегодня достаточно.

В потоке сознания нет никакого разделения. Разделение между сознанием и бессознательным образуется только в результате подавления. Важно вначале увидеть это с правильной точки зрения.

Когда рождается ребенок, его сознание представляет собой единое и неразрывное целое. Нет ни сознательного, ни бессознательного ума; такого разделения не существует. Но вот проходит немного времени — и начинается процесс дробления на части, ведь мы принимаемся рассказывать ребенку, что правильно и что неправильно, мы читаем ему проповеди о том, что хорошо и что плохо, что он должен и что не должен делать. Как должен вести себя ребенок, когда мы поучаем его: «Ты не должен этого делать, это нехорошо»? Ничего не исчезает просто потому, что мы считаем это плохим. Мы говорим ребенку, что гнев — это плохо. Ребенок слышит, все понимает, но гнев, живущий в нем, не прекратит свое существование только потому, что мы его осудили. Ведь гнев — это природный инстинкт. Ребенок не научился испытывать гнев, он с ним родился. Гнев — такая же часть его существа, как и тело, глаза или руки. Природа использует гнев. Гнев — это энергия. Без гнева ребенок не выживет. Гнев даст ему силу бороться в жизни, гнев даст ему силу противостоять конфликтам, гнев даст ему внутренний импульс. Гнев — неизбежный спутник на его жизненном пути.

Мы говорим: «Секс — это плохо», но секс — не предмет, который учат по учебникам и о котором узнают из фильмов; как тогда о нем узнали птицы и животные? Они в кино не ходят, хоть наши так называемые святые и обвиняют кинофильмы в растлении народа. Еще птицы не читают книг о сексе, но секс от этого никуда не девается. Так что ребенок рождается с ним. Мы утверждаем, что секс — это плохо, но люди, повторяющие эти слова, именно благодаря сексу дали жизнь своему ребенку. Не было бы секса, не было бы и ребенка. Каждый ребенок — это живое воплощение секса. Каждая клеточка его тела вылеплена из секса. Все его тело — материализация секса. А мы говорим, что это плохо! Что делать ребенку?

Для малыша нет ни плохого, ни хорошего... пока. Обо всем этом он даже не задумывался, подобное мышление прививаем ему мы. А мы могущественны. Мы поощряем его за поступки, которые называем правильными, и наказываем за то, что считаем неправильным. Не только мы навешиваем ярлык «плохой», все общество занято тем же. Ребенок — в одиночестве. Он такой естественный, но он одинок, слаб и беспомощен; он зависим от тех, кто окрестил эти порывы «неправильными». Они его кормят и одевают; они могут его отлупить или наказать еще как-то. Что же делать ребенку?

Если с «неправильным» можно было бы разделаться, просто обозначив его, ребенок быстро покончил бы со своими нехорошими порывами. Но нет, они никуда не деваются, и ребенок начинает их подавлять. Начинается подавление, и все, что родители на пару с обществом называют «неправильным», ребенок отправляет на задворки сознания. И все, им припрятанное, становится частью бессознательного. Так появляется бессознательное. Ребенок не желает сталкиваться с тем, что спрятано в самых глухих закоулках его сознания, ведь если все это проявится, он потеряет покой. Так ребенок начинает формировать в себе внутреннюю слепоту, чтобы вдруг не разглядеть в себе ничего дурного.

Ты, наверное, замечал, что при появлении чего-то страшного дети закрывают глаза. Может, они думают, что, если это страшное не видеть, оно пропадет. Это страусиная логика. При виде опасности страус зарывает голову в песок. Так он больше не видит врага, поэтому думает, что тот уже куда-то подевался. То, чего не видно, и не существует. А есть только то, что видно. Что же делать ребенку? Мы и представления не имеем, перед каким выбором стоит ребенок. Все, что ему преподнесли как плохое, теперь надежно упрятано глубоко внутри его существа; он больше этого не видит, он поворачивается к нему спиной. Именно так рождается бессознательное.

Ты, наверное, удивишься, если я скажу тебе, что человек не способен вспомнить себя раньше, чем в четырехлетием возрасте. Попробуй, и ты увидишь, что твои воспоминания заканчиваются в определенной точке и вспомнить что-то более раннее ты уже не в силах. Пять лет, четыре года... три — это для тех, кто может зайти дальше всех. И все. На этом все заканчивается. Ты совершенно стер из памяти первые три или четыре года своей жизни. Но если тебя загипнотизировать и спросить об этих годах, воспоминания вновь оживут. На самом деле, они не были стерты, ты просто постарался забыть о них, повернулся к ним спиной.

Зачем же тебе забывать первые четыре года жизни? Психологов очень занимал этот вопрос. Если уж на то пошло, ты был в полном сознании. Ребенок, которому меньше четырех лет, живет в мире сознательных переживаний; с ним происходят какие-то события — бывает, приятные, бывает, что и не очень. Почему же воспоминания о них теряются? Психологи пришли к выводу, что мы стараемся забыть неприятные для нас события. Так мы избавляемся от невзгод. Но все говорят, что их детство было таким счастливым временем! Если бы воспоминания о первых четырех годах и вправду были счастливыми, они бы никуда не исчезли. Ведь воспоминания о минутах счастья мы бережно храним, а все неприятное стараемся поскорее забыть. Если бы наше детство было счастливым, оно бы отпечаталось в памяти; мы никогда не упустили бы его из виду. Но мы помним из своего детства далеко не все, вот отсюда и представления о том, что детство было таким замечательным — просто обо всем плохом мы забыли. Эти четыре года, память о которых стерлась, стали нашим подсознательным.