Митч Элбом - Величайший урок жизни, или Вторники с Морри

— У меня уже есть об этом афоризм, — заявил он.

— И как же он звучит?

— Коль с кровати ты не встал, это значит — дуба дал.

И Морри улыбнулся. Только Морри в его положении мог улыбаться таким шуткам.

Морри уже не раз звонили ребята из «Найтлайн» и сам Тед Коппел.

— Хотят прийти и снять еще одно шоу со мной. Но сказали, что хотят немного с этим подождать.

— Подождать чего? Последнего дыхания?

— Кто его знает. Как бы то ни было, последнего дыхания долго ждать не придется.

— Не надо так говорить.

— Прости.

— Меня тревожит, что они выжидают, когда вам станет совсем худо.

— Тебя это тревожит потому, что ты за меня волнуешься. — Морри улыбнулся. — Возможно, они используют меня, чтобы разыграть перед зрителями небольшую драму. Ну и пусть. Я ведь их тоже использовал. Они помогли донести мои мысли до миллионов людей. Разве мне самому это было под силу? Так что приходится идти на компромисс.

Морри закашлялся. И кашель этот перешел в затяжной и хриплый и закончился очередным отхаркиванием мокроты.

— Как бы то ни было, — продолжал Морри, — я сказал, чтоб они с этим слишком не затягивали, потому что я теряю голос. Как только эта штуковина доберется до моих легких, я уже вряд ли смогу говорить. Я и теперь не могу говорить подолгу. Многие визиты пришлось отменить, а столько людей хочет меня повидать. Но я слишком слаб, и если не в силах буду уделить им должного внимания, то не смогу им помочь.

Я вдруг почувствовал себя виноватым, точно я крал у других его ценное «разговорное» время.

— Может быть, достаточно? — спросил я. — Вы ведь очень устанете.

Морри закрыл глаза и замотал головой. Похоже, он выжидал, пока стихнет боль.

— Нет, — произнес он наконец. — Мы должны продолжать. Нашу последнюю курсовую. Мы ведь хотим, чтобы она была в лучшем виде.

Я вспомнил нашу первую совместную курсовую в колледже. Идея ее, конечно, принадлежала Морри. Он сказал мне, что с моими способностями я могу написать работу повышенной сложности, что мне самому даже в голову не приходило.

И вот теперь мы снова работаем вместе. И как прежде, все началось с идеи. Человек умирающий рассказывает другому о том, что ему важно знать. Но на этот раз я совсем не торопился эту курсовую закончить.

— Вчера мне задали забавный вопрос, — сказал Морри, разглядывая висевший у меня за спиной коллаж, сотканный из дружеских пожеланий к его семидесятилетию. На каждом лоскутке коллажа было чье-то послание: МОРРИ, ТАК ДЕРЖАТЬ! ВСЕ ЛУЧШЕЕ ЕЩЕ ВПЕРЕДИ! ЛУЧШИЙ ИЗ ЛУЧШИХ В СВОЕЙ ПРОФЕССИИ!

— Так что это был за вопрос? — спросил я.

— Беспокоит ли меня тот факт, что меня забудут после смерти.

— И что же?

— А я не думаю, что меня забудут. Вокруг столько людей, с которыми я необычайно близок. А если тебя любят, жизнь твоя продолжается и после смерти.

— Звучит, как слова лирической песни: «Любовь продолжается после смерти…»

Морри засмеялся:

— Может быть. Но подумай о том, чем мы с тобой занимаемся. Неужели, вернувшись домой, ты никогда не вспоминаешь обо мне? Когда ты один? Когда летишь на самолете? Или едешь в машине?

— Вспоминаю, — признался я.

— Значит, когда меня уже не будет, ты меня не забудешь. Вспомнишь мой голос, и я явлюсь.

— Вспомню ваш голос…

— И если тебе захочется поплакать, это тоже ничего.

Ох уж этот Морри. Еще в те времена, когда я был первокурсником, ему хотелось, чтобы я заплакал. Он, бывало, говорил мне: «Рано или поздно я тебя пройму».

— Ну-ну, — отвечал я.

— А я решил, какую хочу надпись на своем надгробье.

— Не желаю я слышать про надгробья.

— А что такое? Тебе от этого не по себе?

Я пожал плечами.

— Что ж, не будем об этом, — уступил Морри.

— Нет уж, давайте. Так что вы придумали?

Морри сложил губы трубочкой.

— Как насчет такого: «Учитель до последнего мгновения»?

Морри подождал, пока я переварю услышанное.

«Учитель до последнего мгновения».

— Хорошо? — спросил Морри.

— Очень хорошо, — согласился я.

Мне необычайно нравилось, когда лицо Морри начинало светиться. Это происходило, когда я входил в комнату. Я знал, что было немало людей, при чьем появлении его лицо начинало светиться. И все же Морри умел сделать так, что каждый из нас думал: «Это случается, только когда прихожу я».

«А-а-а, мой друг пришел!» — говорил Морри своим высоким хрипловатым голосом, увидев меня. И это не кончалось приветствием. Когда Морри был с вами, он действительно был с вами. Он смотрел тебе прямо в глаза и слушал так, будто ты единственный человек в этом мире. Насколько легче жилось бы людям, если бы их день начинался со встречи с таким вот человеком, а не ворчащим водителем автобуса или недовольным шефом.

— Я верю в полное присутствие, — заговорил Морри. — А это значит, что если ты с кем-то рядом, то ты с ним целиком и полностью. Когда я с тобой, я стараюсь сосредоточиться на том, что происходит между нами. Я не думаю о том, о чем мы говорили на прошлой неделе, или о том, что мне предстоит в эту пятницу. Я не думаю о новом шоу Коппела или о своих лекарствах.

«Я говорю с тобой — я думаю о тебе».

Я помню, как во времена моей учебы в университете Брандейса Морри пытался внушить нам эту мысль. Но я тогда отнесся к ней несерьезно: тоже мне — тема для занятий! Относиться к людям с вниманием? Ну и что в этом такого важного? Теперь-то я знаю, что это, может быть, важнее почти всего, чему нас научили в университете.

Морри жестом попросил меня дать ему руку, и, когда он взял ее в свою, я почувствовал себя виноватым. Передо мной сидел человек, чье дыхание угасало и в чьем теле едва теплилась жизнь, — человек, который, если бы захотел, мог весь день только и делать, что жалеть себя. А в то же время многие другие — и я в том числе, — чьи проблемы не шли ни в какое сравнение с его проблемами, были полностью поглощены собой. Ты не поговорил с человеком и минуты, а уже по глазам видишь, что мысли его больше не с тобой. У него уже что-то свое на уме: срочно позвонить приятелю, послать кому-то факс, увидеться с любовницей… И лишь когда ты закончил говорить, он снова возвращается к тебе: произносит ничего не значащую фразу, пытаясь изобразить, что внимательно тебя слушал.

— Проблема частично в том, — сказал Морри, — что все жутко спешат. Люди не находят смысла в своей жизни и потому повсюду за ним гоняются. Они думают, что смысл в новой работе, или в новом доме, или в новой машине. А когда обнаруживают, что и во всем этом смысла нет, бегут дальше.

— Стоит включиться в эту гонку, — заметил я, — и остановиться очень трудно.

— Не так уж и трудно, — качает головой Морри. — Знаешь, например, что я делаю, когда кто-то пытается меня обогнать на дороге… делал, когда я еще мог водить машину? Я поднимал руку…