Владимир Файнберг - Все детали этого путешествия

За забором медленно прокатила автомашина.

— Такси! — закричал Нукзар, бросаясь на улицу.

...Я сидел рядом с водителем, спрашивал не оборачиваясь:

— Что у него, рак?

— Да, — отозвалась сзади дочь Платона. — Пищевода. Неоперабельный. С метастазами. Вы знали моего папу? Знали? Помните его?

— Знал. Помню. Но я не лечу рак, Йовайша в курсе дела.

— Умоляю, хоть боли снимите! Не спит, страшно мучается.

— Артур, сними хоть боли, — вмешался Нукзар. — Видишь, какое у людей горе...

Водитель гнал машину по шоссе, проехали мимо станции Келасури, мимо турбазы, крытого бассейна и оказались в центре у здания городской больницы.

— Держи свою сумку, — сказал Нукзар. — Я тебе позвоню в гостиницу.

В тот момент я даже не сообразил сказать ему, что уже выписался, что улетаю вечерним рейсом в Москву.

В вестибюле с меня сняли плащ, напялили белый халат, потом повели по лестницам, коридорам. Я и не заметил, когда рядом со мной и дочерью Платона Христофоровича очутилась его жена.

И вот все трое мы стояли в палате перед кроватью, на которой лежал умирающий. Он был отгорожен ширмой от других больных. И это несколько ободрило меня. Присутствие посторонних обычно сковывало, особенно если это тоже были страдающие люди.

Платон Христофорович, исхудалый, со спёкшимися губами, смотрел, силился что-то сказать. Я нагнулся к нему.

— Здравствуйте. Я вас помню, — прошептал старик.

Рядом с кроватью стояла табуретка. Я опустился на неё, попросил мать и дочь выйти.

«Господи Иисусе Христе! Если можно, дай этому человеку, Платону, избавление от мук. Дай мне сил помочь ему во имя Твое...»

И хотя я молился про себя, стонущий больной вдруг явственно произнёс:

— Сначала надо читать «Отче наш».

Стараясь не выдать своего изумления, я послушно, теперь уже вслух, прочёл «Отче наш».

Давно не стриженные седые волосы крутыми завитками покрывали потный лоб больного. Я поднялся, отёр краем простыни лоб и лицо Платона Христофоровича, сотворил крестное знамение, простёр руки над его телом. Ладони загудели, включились.

Минут через пятнадцать стоны как обрезало. Но я продолжал делать пасы от головы к ногам, промывать энергией бессильное тело.

— Хорошо. Не болит, — сказал больной. — Пусть мои едут к себе. Сутками дежурят. С ног сбились. Теперь усну. И они пусть отдыхают.

Я вышел в коридор, передал жене и дочери пожелание Платона Христофоровича. И снова вернулся в палату.

— Не смотрите так скорбно, — произнёс больной. На лице его проступила слабая улыбка. — Благодарствую. Завидуйте мне! Ухожу в руки Бога Живого...

И в этот момент я увидел, что лицо Платона Христофоровича светится. Отблеск золотистого света лежал и на подушке вокруг головы. Глаза его закрылись.

Я перекрестился. Тихо покинул палату.

Шел по городу, не разбирая дороги. Очнулся, только когда показалась набережная, гостиница «Абхазия».

«Что же это за грозная сила выкинула меня обратно из Каштака в город? — думал я, замерев на углу улицы. — Все так удачно складывалось. Был почти у цели. А ведь интуиция с самого начала подсказывала: не надо искать канистру Семенова. Не надо. Так что же отбросило, вернуло назад, на то же место, откуда поехал? Цепь случайностей?»

И хотя я уже давно понимал, что никаких случайностей нет, косное сознание сопротивлялось очевидности.

Чуть поодаль у лотка толпились люди. Продавали ярко-оранжевые апельсины. Продавец набирал их в пластмассовую миску из картонного ящика с наклейкой, на которой был виден профиль Нефертити и надпись «Egypt»...

За силуэтами пальм обозначалась красноватая линия восхода. Из-за неё высунулся слепящий диск солнца. С непостижимой лёгкостью и быстротой он оторвался от горизонта.

Поезд подходил к столице.

Начинался первый день нового года и последний моего пребывания в Египте.

Я поймал себя на том, что уже думаю о Москве — через сутки можно будет позвонить редактору, узнать о судьбе рукописи.

Тогда, одиннадцать лет назад, вернувшись после поездки на Кавказ, даже не заехал домой, пересел в электричку. Мчался к своему духовному отцу, переполненный всем, что произошло за время этой командировки.

Батюшка принял меня в церковном домике при храме. За окном тесного кабинетика шёл дождь.

Я говорил волнуясь, перебивал сам себя. Внимательные глаза священника излучали спокойствие и любовь.

— Вы накануне дела чрезвычайной важности, — сказал священник. — Нужно написать книгу о том, как вы стали тем, чем стали. Повторяю, для читателя нет ничего важнее начала, точки отсчёта. Первой ступеньки духовного поиска. А потом, со временем, всё — от посещения отца Николая в монастыре до удивительной истории со смертью Платона — обязательно станет второй ступенью, второй книгой.

— Но кто это напечатает? Нет никаких надежд. Никаких...

— А это уж не ваше дело. Ваше — написать. И я благословляю вас! — Священник встал, перекрестил меня, обнял. — Божий Промысл неведом ни мне, ни вам. Всё может измениться. Я уверен, ваш опыт необходим каждому и в нашей стране, и за рубежом. Подумайте сами — случайно ли вы писатель, случайно ли то, что с вами происходит?

С тех пор во мне словно были заведены часы, начавшие некий отсчет...

Но сначала нужно было написать очерк о лесах. Я долго бился над ним, пока не сдал в редакцию. Потом работал над статьёй о Кавкайкине, о его домах-дирижаблях. Пристроил её в научно-популярный журнал. С трудом вырвал обещание дирекции Союзгосцирка забрать медвежонка у пограничников. И лишь рассчитавшись с долгами, получил возможность переключиться на главное.

...Вселённый все в тот же 804-й номер отеля «Фараоны», я опять стоял на балконе, снова видел перед собой утро Каира. Но сейчас я уже не был безмятежным созерцателем. Проходило расслабление, мобилизующий отсчёт особого, отпущенного только мне, Артуру, времени ощущался тем сильнее, чем меньше часов оставалось до возвращения в Москву.

В дверь номера кто-то стучал. Это была переводчица Нина.

— Вы один? А где напарник?

— Очевидно, ещё завтракает.

— Как съездили? Довольны? — Нина вынула из сумочки конверт. — С трудом удалось реализовать. Тут пятьдесят пять фунтов. Поверьте, это максимальная цена. Сигары вообще никто не хотел покупать.

— Очень благодарен.

— В другой раз везите икру.

— Навряд ли другой раз будет. Спасибо.

Я выпроводил её, пересчитал деньги. Сегодняшнее утро было отведено на посещение магазинов. Выпадал последний шанс купить туфли для Анны. А может быть, и термос.

Я уже не робел оказаться на улице иностранного города, не зная языка. Едва вышел из отеля с намерением найти ближайший обувной магазин, как увидел старичков — специалистов по романской литературе и Изольду Егорову. Они остановили такси, яростно торговались с водителем.