Владимир Файнберг - Скрижали

За домом у сарайчика какая‑то женщина с косой вынимала из тазика мокрое белье, развешивала на верёвке.

— Оксана! — крикнул Артур.

Она обернулась. И так озарилось её лицо — Борис сроду не видел такой улыбки.

— Оксана, человеку нужно обратно в город. Ведь вечером будет ещё автобус? Как бы подбросить его до автостанции?

— Спрошу Ахмета. Заодно, может, в магазине сахар пошукает. Сахару нема, — вытирая руки о передник, она быстро пошла к дому.

Борис понял, что настали последние минуты. Что больше он Артура не увидит. Никогда. Стоял перед ним маленький. Жалкий.

— Артур, здесь в городе одна женщина сказала — у тебя плохо со здоровьем. Должен представить себе родник…

— Знаю, — перебил Артур. — Клавдия Федоровна.

— Вы разве знакомы?

— Нет. Это не обязательно. Он довезёт.

Заспанный человек в тюбетейке уже выводил из сарайчика мотоцикл с коляской.

«Что я так расстроился? Все потряс. Великолеп, — уговаривал себя Борис Юрзаев. — Осталось два дня. Уеду со «Скрижалями''… Ходит, как клоун, развёл мистику. Никакой Клавдии Федоровны, конечно, не знает. Совсем с ума спятил — ловит рыбу без наживки, в дом даже не впустил. Тоже мне христианин! А вся эта муть насчёт духовного уровня — просто ревность. Сам не пользуется, другим не даёт. Саркому он взялся лечить!»

…Впервые ехал Борис в коляске мотоцикла. Так низко. Всё было рядом: земля, ветви кустов, берега многочисленных каналов, индюки и куры, разбегающиеся по сторонам.

— Что у вас тут, оазис?

— Оазис, оазис, — кивнул Ахмет. — Рыбное хозяйство. Канал прошёл, много прудов сделали. Рыбу разводим. Жирный рыба. Автобус пойдёт в пять. Что будешь на автостанции три часа делать? Друг Артура — мой друг. Чайхана хочешь?

«Вот тебе и чучмек», — с благодарностью подумал Борис.

…В тени плакучих ив на покрытом ковром помосте, перекинутом через арык, восседал Борис. Ахмет и его приятели, неисповедимым путём узнавшие об их приезде, сидели вокруг. Чайханщик подносил водку, плов, шашлыки. Борису начинала нравиться Средняя Азия.

— Друг Артура — мой друг, — не уставал повторять Ахмет. — А Бобо — собака. Привез человека из Москвы, его дочь спасает, а сам уехал в город. Знаешь, как меня зовёт? — обратился он к Борису. — Мы с Бобо сразу родились. В один день. Я сначала, он потом. Всем говорит — я его черновик. Он красавец, я — нет, он народный артист, я два раза в тюрьме был, кладовщиком на автобазе работаю. Выпьем за Артура!

Борис чуть пригубил из гранёной стопки.

— Не пьёшь, не куришь! — обиделся Ахмет, перемигнулся с одним из сотрапезников — усатым, аскетически худым человеком, запахнутым в засаленный халат с розовыми полосами. — У нас свой табак, такой нигде не попробуешь, даже в Багдаде. Абдулла, давай, делай!

Абдулла развёл на берегу арыка костерок, в то время как Ахмет разрезал ножом на прямоугольные кусочки неизвестно откуда взявшуюся старую газету, свернул их в трубочки, раздал всем. Абдулла вытащил из‑за подкладки халата крохотный целлофановый пакетик и обыкновенную канцелярскую скрепку. Наполовину разогнул её, присел на корточки, подцепил из пакетика кусочек какой‑то смолы, поднёс к пламени костерка. От смолы повалил белый слоистый дым.

— Это что, опиум? — спросил Борис.

— Не знаем опиум, — сурово произнёс Абдулла, поднося скрепку с дымящейся смолой к его бумажной трубочке. — Терьяк. Мы зовём — терьяк. Один грамм много тысяч стоит…

Борис понимал, что компания оказывает ему большую честь. Он потянул дым через трубочку, ощутил вкус чего‑то копчёного, будто ему коптят глотку. «Что я делаю? — подумал он. — Сижу над арыком. Курю опиум. Да, сижу! Да, курю!» С опаской потянул второй раз. И решительно отнял трубку от губ. Почему‑то вдруг показалось, что все это видит Артур, наблюдает, как его, Артура, именем его поят, кормят…

Он расстегнул ворот рубашки, показал на горле.

— Нельзя. Нельзя мне. Больной. Спасибо. Пора на автобус.

Но пока ещё зелье дымилось, скрепку бережно передавали из рук в руки, компания благоговейно вдыхала…

«Сброд», — думал Борис, надевая свою курточку и как бы невзначай ощупывая, на месте ли бумажник, где были все его деньги, билет в Израиль…

Он не без труда поднялся с ковра на затёкшие ноги.

— Ахмет, половина пятого. Пора!

…Автобус уже стоял у крохотной автостанции — помятый, ободранный «Икарус» со следами пуль.

Так или иначе это была единственная связь с городом, аэродромом, Москвой, с Израилем. Среди пассажиров, постепенно наполнивших его, оказалось три русских солдата с автоматами. Один сел рядом с водителем, двое других — у задней двери. «Как в зоне, под конвоем, — подумал Борис, умащиваясь в продранное кресло возле окна. — Что они находят в этих наркотиках? Вроде нисколько не подействовало. Везет мне с этими наркотиками… Наверное, слишком мало вдохнул».

Едва отъехали от автостанции, миновали несколько зелёных улочек, расположенных вдоль канала, как началась пустыня. В автобусе стало жарко, душно.

«Как же это я не посмотрел под телефоном? Как? — думал Борис. — Первым делом прилететь, забрать «СкрижалиІ. Что ещё? Оформить машину для Сашки, для этого зануды… Хорошо, что заранее сдал весь багаж, за все уплатил. Могу вылетать хоть сейчас… Перерыл всю квартиру — под телефоном не посмотрел! Не надо было бы тащиться сюда, посвящать Юрку… Артур даже в дом не впустил, плохо простились, ну и черт с ним! Сидит в пустыне, лечит саркому. Вокруг наркоманы. Бред. Чесать, драть из этой страны…»

Становилось все жарче. Борис хотел стянуть с себя куртку, заодно вынуть бумажник, проверить, все ли на месте, но рядом возвышался широкоплечий амбал в новеньком джинсовом костюме, всё время меланхолично жевал жвачку и, когда автобус кренился на поворотах, придавливал Бориса к стенке.

«Даже не извинится, чучмек!» — Бориса совсем разморило.

Он проспал почти всю дорогу, все четыреста километров пути, благо они прошли без приключений.

…В городе была уже ночь, когда он добрался до аэропорта. Обратный билет в Москву у Бориса имелся, но срок кончился ещё шесть дней назад. Предстояло купить новый.

Обходя пассажиров, спящих вповалку возле своих чемоданов и мешков, он беззаботно шёл к кассам. Мимоходом взглянул на табло. До ближайшего рейса в Москву оставалось всего два с половиной часа. «Рас–чу‑де–чуде–чудесно!» — обрадовался Борис. Он знал, что с билетом для него проблемы не будет. Знал, как это делается.

У касс наконец вынул бумажник из внутреннего кармана куртки. Всё было на месте. Вытащил паспорт, вложил в него десятидолларовую купюру так, чтобы её конец торчал наружу, и протянул в окошко со словами:

— Один до Москвы на пять утра.

Кассирша почтительно глянула на наживку.