Бхагван Раджниш - Ма-цзы: пустое зеркало

Импо вышел вперед и склонил голову, подставляя ее под удар.

В этом жесте проявилось и мужество, и доверие. Ма-цзы ни в коей мере не был оскорблен. Толкая тележку вперед, Импо не думал унизить Ма-цзы, он просто отстаивал свою точку зрения. Если же Ма-цзы остается верен своим принципам — а он всегда настаивал на том, чтобы давать своим ученикам свободу… Они не должны были принимать на веру все то, что им говорилось, они должны были сами распоряжаться своей жизнью, сами отвечать за свои поступки. Конечно же, ученик следовал наставлениям Ма-цзы, катя тележку по ногам учителя.

В монастыре у Ма-цзы было около тысячи монахов. Он вошел в зал собраний. Он не знал, кто из монахов прокатил тележку по его ногам.

Он просто спросил, поднимая топор: «Где тот, кто искалечил мои ноги?» Импо вышел вперед немедленно и склонил голову, подставляя ее под удар.

Он не стал прятаться, хотя и мог бы. Там было около тысячи человек, и среди них было легко затеряться монаху, чье лицо Ма-цзы не помнил. Но он вышел вперед: если учитель собирается отрубить ему голову, он готов к этому . Он вышел к учителю, чтобы воскреснуть, обрести просветление, уйти за пределы жизни и смерти. Если учитель выбрал именно этот способ, так тому и быть.

Увидев такое смирение и доверие, Ма-цзы опустил топор на землю.

Ма-цзы никогда не упускал возможности учить других, обычно весьма загадочным образом. Даже во время своей последней болезни он дал свой знаменитый ответ, когда его спросили о здоровье. Он сказал: «Солнцеликие будды, луноликие будды».

Это знаменитое в дзэнских кругах высказывание. Видишь ли ты перед собой солнце, символизирующее жизнь, видишь ли ты перед собой луну, символизирующую смерть, — для твоего просветления в этом нет никакой разницы. Не важно, где находится твой будда — во тьме или на свету. Природа твоего я остается все той же. « Солнцеликие будды, луноликие будды ». В этом коротком афоризме Ма-цзы на пороге смерти выразил следующую мысль: «Ничто не изменится. Просто солнце заходит, и луна собирается взойти. Что касается меня — я вечен. Солнце ли на небе, луна ли на небе, я — здесь». Мастеру неведома смерть. Он знает вечность.

Однажды Ма-цзы взобрался на гору Секимон, находящуюся недалеко от его храма Цзянси. В лесу он совершил кинхин, или медитацию при ходьбе.

Если вы попадете в Бодхгайю, где обрел просветление Будда Гаутама, вы обнаружите там храм, возведенный в память о просветленных. Рядом с храмом лежат камни длинной шеренгой, а позади храма растет дерево бодхи , под которым часто сидел Будда Гаутама. Он медитировал как сидя, так и во время ходьбы. Один час вы сидите, в безмолвии следя за своими мыслями, другой час вы медленно ходите, так же безмолвно наблюдая свои мысли.

Это — очень ценный опыт, так как сидите ли вы, ходите ли, спите ли, бодрствуете ли, нечто остается в вас неизменным. Это нечто не меняется в вас ни когда вы ходите, ни когда вы сидите. Оно продолжает гореть в вас, словно маленькая свеча, даже во время сна. Осознание длится все двадцать четыре часа — полный цикл. Это и есть совершенное просветление.

Медитация во время ходьбы называется по-японски кинхин .

Затем, указав на какое-то место в долине, он сказал сопровождавшему его монаху: «В следующем месяце мое тело должно быть возращено земле в этом месте».

После этого он возвратился в храм.

В четвертый день следующего месяца, после омовения, Ма-цзы тихо сел на землю, скрестив ноги, и умер.

Мастер живет с осознанием и умирает с осознанием. Он знал о своей смерти за месяц до ее прихода. Его чувствительность, его способность к предвиденью были абсолютны. И он указал ученику, где должно быть захоронено тело, где должна быть его могила, его самадхи . Месяц назад он сказал об этом ученику, и в следующем месяце — в четвертый день… после омовения Ма-цзы тихо сел на землю, скрестив ноги, и умер .

Смерть — всего лишь игра — переход из одного тела в другое или переход из тела во вселенское океаническое бытие.

Однажды ночью вор пробрался в дом ходжи Насреддина. Он увидел, что Насреддин крепко спит, и решил собрать все ценные вещи и вынести их из дома. Но ходжа Насреддин не спал. Он просто не хотел мешать работать другому человеку. Приоткрыв один глаз, он увидел, что делает вор, и продолжал отдыхать. Когда же вор стал уходить с собранными вещами, Насреддин последовал за ним.

Вор, увидев это, испугался.

— Зачем ты преследуешь меня? — спросил он.

— Разве ты забыл? — ответил ему ходжа. — Мы переезжаем. Ты вынес все из моего дома, зачем же мне там оставаться одному?

— Прости меня, — взмолился испуганный вор, — давай разберем вещи, которые есть у меня, забери свое — ведь я обворовал и другие дома — и возвращайся к себе.

— Ну нет, — ответил ходжа Насреддин, — либо ты отдаешь мне все вещи, либо я не отстану от тебя.

— Похоже, ты еще больший вор, чем я! — воскликнул воришка. — Но, скажи на милость, почему ты молчал, когда я собирал все твои вещи?

— Я никогда не мешаю работать другим.

Вору пришлось бросить на землю все краденые вещи. У него даже глаза увлажнились, так как он вынес из других домов немало красивых вещей. Он сказал:

— Такого человека, как ты, я не встречал в своей жизни… и, если я приглашу тебя в свой дом… наверное, ты станешь хозяином, а я твоим слугой. У меня есть жена…

— Не вижу в этом никакой проблемы. Можем поделиться всем. Ведь мы — партнеры. Не упускай возможности заполучить в сообщники такого мудрого человека.

Но вор удрал, оставив все вещи.

Если умирает мастер, он просто меняет свой дом. Нет даже и тени печали, напротив, он ждет с большим интересом, когда неведомое отворит перед ним свои двери. В этом теле он прожил достаточно долго — семьдесят лет, восемьдесят лет… пришло время сменить его. Тело стареет, оно все хуже и хуже функционирует. Пришло время обзавестись новым телом.

Мастер нисколько не опечален фактом своей скорой смерти. Он умирает с достоинством и спокойствием — умирает, как и жил. Он жил в безмолвии, в красоте — его смерть благословенна.

Ма-цзы прожил в Цзянси пятьдесят лет и умер в возрасте восьмидесяти лет.

Послушайте хайку:

Долины и горы

покрылись снегом —

ничего не осталось.

Хайку — особая форма поэзии, существующая только в Японии. Всего в нескольких словах заключен глубокий смысл. Красота хайку в том, что это сжатая философия дзэн. То, что нельзя выразить прозой, подчас можно передать стихами. Долины и горы покрылись снегом — ничего не осталось .

Поэт изображает свое собственное существование. Все пропало, он и сам исчез в просторах Вселенной, позади — нет ничего.