Бхагаван Раджниш - Внутренние война и мир

Наука все еще очень молода, ей лишь два или три века отроду. Однако за это время ученые обрели смирение. Еще пятьдесят лет назад ученый сказал бы: «Мы открыли». Сегодня он воздержится от таких слов. Он скажет: «Кажется, все находится за пределами нашей досягаемости». Ученые стали пользоваться тем же таинственным языком, на котором говорили мистики прошлого.

Нет нужды торопиться — просто подождите еще сто лет, и ученые заговорят на том же языке, что и Упанишады. Им придется говорить тем же самым языком, на котором говорил Будда; они заговорят на языке Блаженного Августина и Святого Франциска. Им придется говорить именно так, потому что их опыт истины станет глубже, их вера в индивидуальность как личность уменьшится. Чем шире истина открывает себя, тем в большей степени исчезает эго — и однажды личность понимает, что все известное ей она знает благодаря целому: «Эго было ниспослано мне. Меня нет в этом знании. И я несу ответственность за то, что не узнал, поскольку мое «я» было слишком сильным и не дало мне это познать. Мое присутствие было столь цельным, что истина не смогла низойти в меня».

Истина нисходит в пустой ум, и присутствие «я» необходимо только для понимания того, что не является истиной.

Нет, воля целого, воля сущего никогда не станет препятствием на пути научных открытий. По существу, все открытия, сделанные до настоящего времени, стали возможны благодаря слиянию с целым, через капитуляцию. В истину вела и всегда будет вести только одна дверь — дверь капитуляции.

Ошо!

Ваше утверждение о том, что неосознающий ум един с целым, с сущим, создает трудности. Прежде Юнг объяснял это через соотнесение мифологии с коллективным бессознательным. Но слова Фрейда о том, что бессознательное также соединено с Сатаной, лишь усложняют проблему.

Фрейд полагал, что наш неосознающий ум соединен не только с божественным, но и с дьявольским. На самом деле Бог и Сатана — всего лишь наши слова. Когда нам что-то не нравится, мы связываем это с Сатаной. А если человеку что-то понравилось, то он называет это божественным. Я хочу сказать лишь то, что неосознающий ум связан с непознанным. Я полагаю, что непознанное религиозно, и, как мне кажется, Сатана является неотъемлемой частью религиозного.

В сущности, человеческий ум хочет верить, что вещи, которые нас не устраивают, созданы дьяволом, а то, что хорошо и логично, является творением божества. Мы полагаем, что человек — жемчужина творения.

Поэтому все, что нас привлекает, создано божественной силой, а то, что нас отталкивает, — дьяволом: и дьявол — наш враг. Но именно эго человека поставило и Сатану, и Бога себе на службу.

В действительности существует лишь религиозное. Когда мы призываем Сатану или сатанинскую силу — это не что иное, как выражение неприятия. То, что мы называем «злом», является просто нежеланием человека принимать происходящее. Если мы внимательнее присмотримся к тому, что считаем плохим, то немедленно обнаружим скрытое в нем счастье. Если вглядеться в проклятие, то в нем откроется скрытое благословение. По существу, хорошее и плохое — просто две стороны одной медали.

Я не считаю непознанное божественным в том смысле, что оно противостоит дьявольскому. Целостность, которую я называю непознанным, является источником всей нашей жизни, самой основой сущего. Именно из него, как источника существования, возникает одновременно и Равана, символ зла, и Рама, олицетворение добра.

Во тьме мы испытываем страх, поэтому человеческий разум хочет верить в то, что дьявол создал тьму. Так как мы любим свет, нашему уму удобно считать, что божество породило свет. Но, по сути дела, нет ничего плохого в темноте и хорошего в свете.

Тот, кто любит сущее, во тьме найдет столько же религиозного, сколько и в свете. В действительности, из-за страха темноты, мы не способны познать красоту тьмы. Мы не можем оценить аромат, таинственность темноты. Но наш страх — порождение человеческой природы. Мы вышли из пещер, мы прошли через дикость... Там темнота представляла опасность; на человека могли напасть дикие животные, ночь пугала. Поэтому, когда появился огонь, мы стали считать его богом — благодаря огню ночь стала безопасной. Мы разожгли огонь и избавились от страха. По этой причине в нашем опыте тьма начала ассоциироваться со страхом. В сердце человека свет стал ассоциироваться с неустрашимостью.

Но у тьмы есть своя тайна, и у света также есть своя тайна. Все значимые события в этой жизни связаны как с темнотой, так и со светом. Мы закладываем семена во тьме, но цветы распускаются при свете. Мы сеем семена в подземную темноту, корни распространяются в темноте, но цветы растения цветут на поверхности, при свете. Оставьте семена на солнце, и цветок никогда не появится; спрячьте цветок во тьму, и у вас никогда не будет семян. Ребенок зарождается в глубокой темноте, царящей в утробе матери, куда не проникает ни один луч света. Дитя развивается и, со временем, появляется на свет.

Следовательно, тьма и свет вместе являются основой одной и той же жизненной энергии. А разделение, полярность и поиск противоречий — дело рук человека.

Фрейд говорит, что неосознающий ум также соединен с дьяволом... но мышление Фрейда было связано с иудейской традицией. Он родился в еврейской семье, и с детства ему рассказывали о конфликте между Богом и Сатаной. Еврейский народ создал разделение: одна сторона принадлежит Сатане, другая — Богу. В сущности, такое различие является порождением человеческого разума. Поэтому Фрейд считал, что раз плохое поднимается из бессознательного, значит, Сатана должен нести за это ответственность.

Нет, не существует ничего, подобного Сатане. Если мы где-то видим Сатану, то делаем фундаментальную ошибку. Религиозный человек не имеет права видеть дьявола в мире. Существует лишь религиозное. И бессознательное, из которого истина открывается как ученым, так и религиозным деятелям, является дверью в мир религии. Погружаясь в него, человек, несомненно, становится непостижимым.

Чтоб возбудить его бодрость, старший из Куру, предок,

Доблестный в раковину затрубил, звучащую львиным ревом.

Тогда вмиг зазвучали раковины, литавры, бубны,

Барабаны, трубы громоподобным гулом.

На колеснице громадной, белыми коньми влекомой,

Стоя, Мадхава, Пандава в божественные раковины затрубили.

В Панчаджанью — Хришикеша, в Дэвадатту — Дхананджая;

Врикодара же, страх наводящий, трубил в огромную раковину Паундру.

В Анантавиджаю, раджа, дул Юдхиштхира, сын Кунти,

Накула и Сахадэва — в Сугхошу и Манипушпаку.

Ошо!

Раз Кришна затрубил в свою раковину в ответ на ужасающие звуки раковины Бхишмы, нельзя ли рассматривать звук раковины Кришны как реакцию, а не как независимое действие? Может ли звук, вышедший из раковины Кришны и Арджуны, значить что-то еще, помимо простого заявления?