Бхагаван Раджниш - Жизнь и смерть

Толпа не понимала, что происходит, ведь полицейский совсем недавно был готов растоптать собачку. В следующий момент второй полицейский пригляделся к собачке и объявил: «Нет, кажется, это собачка не нашего начальника!» И первый полицейский тотчас же отбросил собачку и крикнул потерпевшему: «Возьми эту собачку и убей ее! Она очень опасна». Однако прежде чем потерпевший успел схватить собачку, второй полицейский выразил свою неуверенность: «Не уверен, но мне кажется, что это собачка не нашего начальника».

Рассказ продолжается в том же духе. Отношение к собачке меняется много раз, потому что также много раз меняется цель. Собачка одна и та же, потерпевший один и тот же, полицейские одни и те же - ничего не меняется. Герои прежние, но рассказ несколько раз поворачивает в новое русло, потому что каждый раз меняется побуждение. Иногда эту собачку считают собачкой начальника, а иногда нет. Полицейские меняли свое отношение всякий раз, когда им казалось, что эта собачка не принадлежит их начальнику. И они ласкали ее с совсем другим отношением к ней, когда понимали, что эта собачка принадлежит их начальнику.

Именно так мы и живем. До тех пор, пока будет существовать ум, мы будем жить так. Поэтому я говорю, что садхана...

Что же, на самом деле, такое садхана, духовное учение? Садхана означает освобождение от ума. Но какой будет смысл в садхане, если вы освободитесь от ума? Вам нужно будет похоронить ее вместе со своим умом. Вам нужно освободиться и от духовного учения, как и от ума. Вам нужно будет сказать своему уму: «Забери с собой свою садхану. Я практиковал ее из-за тебя. А теперь, когда ты оставляешь меня, будь так добр, забери с собой и эту садхану!»

Когда человек свободен и от ума, и от садханы, свободен от болезни, и от лекарства... Запомните, что, если человек свободен только от болезни, но продолжает принимать лекарство, тогда он свободен не по-настоящему. Очень часто оказывается опасной не сама болезнь, а привязанность к лекарству. Такое впечатление, что легче избавиться от болезни, потому что болезнь приносит боль. Человек хорошо чувствует себя, когда принимает лекарство, поэтому он никогда не хочет выбросить его. Но становится ли от этого лекарство тем, за что стоит цепляться?

Лекарство по-настоящему желанно для того, кто болен, но какое значение оно может нести для того, кто здоров? Для здорового человека лекарство абсолютно бесполезно. Так как вы полны решимости обнять болезнь, вас заставляют глотать лекарство. Но если вы перестанете настойчиво хандрить, тогда лекарство станет совсем бессмысленным.

Болезнь и лекарство принадлежат одному уровню, и между ними нет никакой разницы. Ее и не может быть, иначе они перестали бы действовать. Лекарство существует на том же уровне, что и болезнь: микробы, находящиеся в пилюлях, противоположны микробам, которые вызывают болезнь. Правда, что болезнь и лекарство стоят спиной друг к другу, однако уровень, на котором он существуют, один и тот же.

Я возражаю не только против болезни, но и против лекарства, потому что, как подсказывает мне опыт, в течение последних тысяч лет велось много речей против болезни. И в последствии люди, несмотря на то, что избавились от болезни, привязались к лекарству.

Те, кто привык к лекарству, оказались еще более опасными, чем те, кто был болен. Поэтому нужно рассмотреть оба явления. Нужно отказаться и от болезни, и от лекарства. Нужно отвернуться и от ума, и от медитации. Нужно отречься и от самсары, и от религии. Необходимо прийти в точку, в которой ничего не останется: ни за что держаться, ни что отбрасывать. И тогда остается только то, что существует.

Итак, когда я говорю обо всех этих техниках (о кундалини, чакрах, семи телах), имейте в виду, что все это часть сна. Дело в том, что вы уже спите, и вы не сможете выйти из сна до тех пор, пока не поймете как следует, в чем суть сна.

Нам необходимо иметь правильное представление о сне для того, чтобы выйти из него. У сна, у лжи, есть свое существование. У сна есть свое место в этом мире, и есть способы выхода из него. Но, в конце концов, стоит бросить и то, и другое, И я говорю вам, что ложны оба явления, то есть и самсара, и садхана. Если я скажу, что верно что-то из этих двух явлений, тогда как вы отбросите что-либо? Тогда вы ухватитесь за это. «Как можно отбросить истину? Истину нужно обнимать», - возможно, скажете вы.

Для того чтобы вы ни за что не держались, чтобы вы ни за что не цеплялись, чтобы вы не нажили себе какой-нибудь комплекс, чтобы вы ни к чему не привязались, я говорю вам: не верна ни самсара, ни садхана. Ложность садханы имеет цель отрицать неистинность самсары. Когда обе фальши уравновешивают, а потом нейтрализуют друг друга, тогда то, что остается, и есть истина. Эта истина ни от этого мира, то есть самсары, ни от садханы. Эта истина вне их обеих, или перед обеими, или за пределами обеих, или выше обеих. Истина существует, когда нет ни самсары, ни садханы.

Поэтому я говорю о третьем типе человека, который ни мирской, ни отрешенный от мира. Когда кто-то спрашивает меня: «Вы санньясин?», я понимаю, что оказался в затруднении, потому что, если я скажу, что я санньясин, я обнаружу, что попал в плен той же двойственности, которая существует между мирским человеком и монахом. Точно также, когда кто-то спрашивает меня: «Вы мирской человек?», передо мной возникает такая же трудность, поскольку, если скажу, что я мирской человек, я снова пойму, что имею дело с двойственностью, которая существует между мирским человеком и отрешившимся от мира.

Итак, либо мне нужно одновременно говорить, что я и тот, и другой, что бессмысленно... ведь если я в один и тот же миг мирской и отрешившийся от мира, тогда теряется весь смысл. Смысл существовал из-за двойственности, и смысл был в дихотомии. Уход из мира приравнивался к превращению в санньясина. А принятие жизни отречения означало, что человек мирской. Поэтому, если я скажу, что я и тот, и другой, тогда слова потеряют свое значение. Такая же трудность возникнет, если я заявлю, что я ни тот, ни другой, потому что мы понятия не имеем о том, что есть нечто за пределами этих двух понятий, что есть третье понятие. Люди говорят: «Либо ты принадлежишь этому явлению, либо тому. Либо подтверди, что ты живой, либо признай, что ты мертв. Как ты можешь говорить, что неверны оба понятия? Мы не примем такой порядок вещей».

Мы живем, только когда делим все на две части и выбираем одну из них. Мы видим или тьму или свет, и в нашей жизни нет места для сумерек, которые не были бы ни тьмой, ни светом. В нашей жизни нет места серому цвету. Мы делим все на черное и белое, тогда как реальность состоит в основном из серого цвета. Когда серый цвет уплотняется, он превращается во тьму, а когда он разрежается, он превращается в белый цвет. Но для серого цвета мы не оставляем пространство. У вас есть или друг или враг, и между ними нет места для третьего понятия. На самом деле, третье понятие как раз настоящее, но в нашем языке, в нашем стиле мышления, в нашем образе жизни, для него нет места.