Дмитрий Морозов - Дваждырожденные

Юдхиштхира призывал положиться на карму и не спешить совершать шаги, последствия которых трудно предположить. На что Бхимасена ответил: «Не стоит уповать на карму, когда надо действовать. Если карма сделает патриархов нашими врагами, мы должны выступить и против них».

— Вот как далеко зашла вражда, — заключил Митра.

— В своем неистовстве Бхимасена иногда больше напоминает мне не дваждырожденного, а ракшаса, — поежился я.

— Но именно это его качество может помочь Пандавам победить, — сказал Митра.

Я молча развел руками, а Митра продолжал рассказ:

— Юдхиштхира один не помнит старых обид. Он весь устремлен в будущее, пытаясь соизмерять свои желания и действия с волей богов и взвешивать все на весах кармы. Старший Пандава опять пытался вразумить братьев словами: «Придет час нашего торжества, ждите, как ждет сеятель созревания плодов». Но тут вмешалась сама Кришна Драупади: «Как можешь ты, о знаток дхармы, уповать только на созревающие плоды кармы? — воскликнула ясноокая красавица. — Ты нам сказал, что справедливость не достигается беззаконием и нарушением клятв. Это были хорошие слова. Но какие плоды принесло твое решение? Не видно, чтобы злодеи несли наказание. Может быть, в эту эру богам не угодна наша приверженность дхарме?»

«Не пристало тебе подвергать сомнениям дхарму и самого Установителя, — сказал Юдхиштхира. — Усомнившийся в дхарме доверяет только собственному опыту, в гордыне презирая тех, кто превосходит его разумением. Он начинает думать, что существует только то, что доступно его неразвитым чувствам и предназначено для их услаждения. Кто не принимает на веру древнего знания, кто не радеет о соблюдении собственной дхармы, тот в круговороте рождений никогда не обретет благодати. Дхарма всегда приносит свой плод, ведь мы воочию можем видеть и плоды знаний, и плоды подвижнических трудов. Ни ты ни я не знаем, как вызревают кармические плоды добрых и дурных деяний. Но нельзя лишь потому, что плод тебе незрим, сомневаться в дхарме или существовании Установителя».

Впрочем, я-то сам скорее на стороне Драупади. — продолжал Митра. — Как ни примеривайся, карма все равно остается неподвластной разуму. Так зачем тратить время попусту? Долго они спорили, словно окончательно утеряв способность проникать в мысли друг друга.

— Но ведь до чего-то они договорились, раз мы здесь? — нетерпеливо перебил Митру Джанаки.

— Вот это и есть самое интересное. Кто-то из советников Друпады начал предостерегать от нападения на Хастинапур, ссылаясь на мой рассказ об оружии богов, попавшем в распоряжение Карны… Я так понимаю, что этого сына суты боятся все, ну может, кроме Арджуны и Бхимасены. А если еще выяснится, что на его стороне боги с оружием небесной ярости, то нам всем стоило бы отправиться обратно в лес и влачить жизнь тихую и благостную, дабы не прервалась ее нить бесславно и болезненно.

Митра шутил, но Джанаки безотчетно поежился, а я ощутил в сердце сосущую тоску. Для меня вопроса о реальности божественного оружия в руках Карны больше не существовало.

— Ну, так что решили мудрые? Будут нас жечь огнем небесным? — невесело спросил я.

— Какого ответа ты ждешь, Муни? — грустно улыбнулся Джанаки, — Кто знает след птиц? Кто знает путь ветра?

— Во-во! — ухмыльнулся Митра, — Так многие в Панчале думают. Тут же вспомнили о небесной колеснице, появившейся над Дваракой во время последней войны. Нам еще Сатьяки рассказывал, как Кришна сбил ее… Многие знают, что у предыдущего царя страны Чеди был венок из неувядающих лотосов, который делал его неуязвимым. Нынешний-то царь чедиев Дхриштакету вроде за нас. Но вот беда: он не знает, куда делся венок. Одним словом, многие верят, что оружие небожителей попадает к людям. Плохо идти в бой ожидая, что осиянный город небожителей затмит солнце над нашим войском. Так вот и было решено, дабы рассеять сомнения, отправить великого духом Арджуну в заоблачные твердыни Хранителей мира. Он должен получить от богов дивное оружие или хотя бы обещание не вмешиваться. — закончил свой долгий рассказ Митра.

Мы молчали. Нет, это был не страх, а пустота сердец, серая холодная вода уныния, заполнившая разум. Впрочем, может, всему виной была ночная мгла, незаметно опустившаяся на землю, пока мы говорили.

А во дворце шел пир и Арджуна вновь дотошно расспрашивал меня обо всем, что я видел и слышал в Хастинапуре. Потом, получив дозволение удалиться, я отправился в уединенные покои. Митра, Джанаки и высокородные кшатрии, прибывшие в свите Арджуны, остались наслаждаться гостеприимством царя мадров. Крипа, доставивший меня в Шакалу, снова куда-то исчез.

Я был один и радовался этому. Ночь прошла почти без снов. Тоска и тревога были смыты священной водой прудов Рамы. Но и полноты жизни я не чувствовал. Даже приглашение к царю Шалье, которое передали мне утром Джанаки и Митра, я воспринял отрешенно. Мои друзья несколько опешили, когда в ответ на эту новость последовал непочтительный вопрос:

— Зачем я понадобился еще одному властелину?

— Он хочет знать твое мнение о Хастинапуре. Меня он уже расспрашивал, — возбужденно объяснял Митра, помогая мне облачаться в новые одежды, приличествующие царскому приему.

— Конечно, у Шальи есть свои осведомители при дворе Дхритараштры, — сказал Джанаки, — но они не имеют доступа к патриархам и, уж, конечно, лишены счастья такого тесного общения с Дурьодханой и Духшасаной, какое выпало на твою долю.

Мы вышли на улицу в слепящий солнечный свет. У ворот нас ждала нарядная колесница, присланная Шальей. Но до дворца царя было рукой подать (вся Шакала уместилась бы, наверное, в одной цитадели Хастинапура), поэтому мы решили пройтись пешком, чтобы в ритме шагов восстановить ровное течение брахмы.

В храмах молились, в трапезных пили и дрались, в лавках торговались до полусмерти, а на берегах реки сжигали покойников одни и те же люди — граждане Шакалы. Мы прошли через базарную площадь и подошли к главному входу во дворец. Это здание из дерева и глины, разумеется, не могло тягаться в роскоши с подобными сооружениями Кампильи и Хастинапура. Зато в его безыскусной архитектуре не было ни стремления отгородиться от мира, ни навязчивой вычурности, призванной заморочить голову.

Поспешно пришел начальник караула, сообщивший, что нас ждет могучерукий и стойкий в дхарме царь Шалья. Во внутренних покоях дворца наш провожатый велел нам снова подождать. Мы сели на удобные деревянные стулья, украшенные тонкой резьбой, взяли с подноса кубки с почетным питьем — это оказался медовый настой.

— Я тут с одним воином разговорился, — заметил Митра, — так он прямо рвется в бой. Горит рвением пролить кровь и пограбить. Одна беда — ему совершенно все равно, кого бить. Это, говорит, дело моего царя решать, куда войска повернуть. А дело кшатрия, говорит, исполнить долг. С таким понятием дхармы у ваших кшатриев вы вполне можете оказаться врагами.