Дмитрий Морозов - Дваждырожденные

Все взоры обратились к Кумару, который в соответствии с традицией сложил руки ладонями у груди и низким поклоном приветствовал высокое собрание. Легкий шум неудовольствия поднялся среди сановников и командиров, окружающих трон Друпады. Но Кумара это не смутило. Он сказал, смело глядя в глаза Юдхиштхире:

— На юге есть и мудрость, и память, но, мне кажется, там не осталось ни сил, ни воли, способных поколебать чашу весов противостояния на севере. Я не могу судить, ибо покинул родину несколько лет назад, еще не обладая способностью глубоко понимать связи людей и событий. Наши раджи способны только слушать восхваления чаранов и развлекаться междуусобными войнами. Быть может, мой ашрам, сожженный в одной из таких войн, был вообще последним. Мои учителя все погибли. Я оставался поблизости долгие месяцы, но ни один риши не пришел. Моя безумная попытка в Кампилье, о которой я теперь искренне сожалею, погасила во мне самом последние надежды на возрождение юга. Нельзя руками тянуть побег из земли, пытаясь ускорить его рост. Никакие посулы и убеждения не приведут армии юга под наши знамена.

Кумар замолчал. Из рядов собравшихся на него изливалась волна сочувствия и грусти. Казалось, через зал проследовала траурная процессия, несущая тело для обряда сожжения.

Я переводил взгляд с лица на лицо, прозревая потаенный огонь, притушенный паволокой беспокойства в мудрых глазах. Каждый из дваждырожденных от великого ратхина до смиренного риши был в состоянии чувствовать чужую боль, как свою собственную. И потеря целого народа для будущего Братства воспринималась каждым как горькая утрата. В это мгновение я почувствовал, что действительно люблю их всех, вернее, нет, не люблю, а ощущаю всепроникающее единство, остающееся источником жизненных сил, смыслом и целью Пути. Братство дваждырожденных в этот момент вмещало всю мою жизнь, всю без остатка. Кровавый разрез, располосовавший его сияющую сущность, прошел и по моему сердцу. Разумом и чувствами я был на стороне Пандавов. Но в глубине зрячего сердца, там, где рождаются непроявленные образы мыслей и действий, разделения не было. Там была боль. И даром внутреннего видения я так же безошибочно угадывал эту боль в сердце каждого дваждырожденного во дворце Друпады.

— Теперь вы видите, что рассчитывать на нежданную помощь неоткуда, — сказал Юдхиштхира.

— Но отправить наших посланцев за горы Виндхья все-таки стоит, — заметил Накула, — если там все так плохо, как сказал Кумар, то те немногие, кто еще не смирился с пыткой угасания, с радостью уйдут к нам, не особо разбираясь, за что сражаться. Надо просто проехать по южным городам, вербуя жаждущих добычи и славы. Уверен, можно таким способом собрать неплохую армию.

— Да будет так! — сказал Юдхиштхира, царственным движением руки разрешая Кумару вернуться на его место.

После того как совет закончился, Накула сообщил мне, что с зовом о помощи на юг отправляется отряд кшатриев, возглавить который предстояло Кумару и мне.

— Нам дадут войско? — вспыхнул от гордости Кумар.

— Вот уж нет, — рассмеялся над его поспешностью Накула, — прорубиться на юг силой через враждебные княжества вы все равно не сможете. Да и нет у нас армии для всех посланцев. Юдхиштхира возлагает на вас долг не вести армию ТУДА, а вернуться с армией ОТТУДА. С вами снаряжаются два десятка всадников — панчалийских кшатриев, отобранных Дхриштадьюмной из числа собственных телохранителей, так что преданность, смирение и доблесть каждого вне сомнений. Они знают пути и законы дваждырожденных, и что еще более важно — принимают их. Вы никогда не были под такой надежной защитой… Хотя и задача перед вами не из легких… Куда вести подкрепление, узнаете, когда вернетесь.

— Вот так вот, просто: «берите людей, идите на юг и собирайте армию…» Да что мы можем? — в смятении воскликнул я. — Чужая земля, чужие люди, огромная и совершенно неясная задача. Почему вы не пошлете с нами воина-брахмана, привыкшего вести войска и переговоры?

Укоризненный всепонимающий взгляд Накулы прервал мои излияния.

— Нам больше некого послать! Как ты представляешь престарелого риши верхом на коне, продирающегося через джунгли для сбора новобранцев? Или вы больше не верите в прозорливость Юдхиштхиры, оспаривая его выбор? Мой старший брат знает вас лучше, чем вы сами. Кумар обошелся без наших советов, поднимая крестьян Кампильи. У тебя хватило сил отбить Лату в горах и пересечь с ней земли ангов и магадхов. И Митра, и Гхатоткача, и Абхиманью отправляются собирать отряды. Сгустившееся время Калиюги заставляет отбрасывать колеблющихся, казнить предателей и полностью доверять верным! Всем дваждырожденным предстоит немало потрудиться, прежде чем мы получим армию, способную двинуться на Хастинапур.

Так я и оказался вновь на южной дороге, ведущей через невысокие горные хребты и жар пустынных плоскогорий к бескрайним влажным лесам, где жил мой народ, и дальше, через джунгли к ласковому теплому океану на земли дравидов — родину Кумара.

Нет смысла вспоминать подробности этого пути. Для человека, измерившего шагами чуть ли не половину великой Гангской равнины, все путешествия становятся похожими друг на друга. Я наслаждался жарким дыханием бескрайних земель, ложившихся под копыта наших коней, следил за игрой солнца на горных склонах, распевал песни и изо всех сил старался не думать о той жизни, что осталась за спиной.

Погруженный в уныние человек легко делается добычей врага. Так гласили Сокровенные сказания, и не было оснований им не верить. Желание поторопить время только приближает нас к смерти. Жизнь в любое мгновение бесконечна и разнообразна. Заботы пути и ответственность вполне занимали мои мысли, не давая воли обузданным страстям. Мой долг — думать о других.

Так я достиг нового пробуждения. И оно не было плодом долгих подвижнических усилий. Цепь событий и простое решение Юдхиштхиры оказались толчком к новым открытиям. Солнце оранжевыми пятнами высвечивало дорогу. В кронах пальм торжественно пели птицы. Я был в начале нового пути, которому не суждено было завершиться.

Моя сущность впитывала всю окружающую жизнь настолько остро, что даже сейчас, в этом воплощении, я ощущаю горячую сухость ветров бескрайнего плоскогорья Декан, удушающую влажность тропического леса, наполненного криками попугаев и щелкающей перебранкой обезьян. Деревни, что встречались нам на пути, вдруг всколыхнули во мне воспоминания о родительской хижине, которая осталась в закрытом, занавешенном, угасшем прошлом. Пожалуй, я тогда впервые подумал, что пробуждение сознания может не только наполнять, но и лншатъ.

Эта мысль привела меня в некоторое замешательство. Неужели я, дерзавший воплощаться в сознание величайших людей, окажусь не в состоянии пойти назад по нити собственной жизни? Неужели я побоюсь восстановить весь причудливый узор мечтаний, заблуждений и юношеских открытий, что, собственно, и составляло тогда мою сущность? Нить детства была намотана на клубок иллюзий, ее другой конец вел к разочарованиям. Но разве сам по себе узор, вытканный тогда, не был прекрасен? Я ехал меж вспаханных полей к земле, которую называл своей родиной. Я возвращался в свою юность.