Владимир Лермонтов - Праздник навсегда!

Мы шли по зимнему темному лесу. Пахло кислым — мокрыми, гниющими листьями. Тысячи раз я ходил по этим горным тропинкам, каждое деревце мне здесь было знакомо, каждый кустик был свидетелем важного периода моей жизни, мыслей и переживаний, которые посещали меня, когда я совершал длительные прогулки по этим местам. Мне даже казалось, что природа стала неким единством со мной: я умел ее слушать, и она понимала меня и отзывалась своим тихим, почти беззвучным голосом.

Арсений шел сзади, упираясь одной рукой на посох, а другой касаясь моей спины, чтобы знать куда идти. За моей спиной раскачивался рюкзак, в котором тихо постукивали елочные игрушки. По настоянию старца мы шли выбирать на моей горе елку к Новому году. Я уже почти смирился со странными побуждениями Арсения, которые в последнее время обильно проявлялись в нем. Мне казалось, что он впал в детство, слабоумие, однако я делал все, что он мне говорил, и лишь ради того, чтобы уважить старика. Вот и этот поиск елки в лесу, к чему все это? Нашел я старые игрушки, как он просил, помыл их, взял ваты, и пошли мы елку в лес наряжать. Чудаки мы, да и только! А все началось с того момента, как мы ходили к речке в дождь за этим размокшим корабликом со странной надписью. Арсений после этого стал крайне озабоченным и спешил что-то сделать. Объяснять ничего не хотел, а лишь твердил, чтобы я ничего не спрашивал, дескать со временем узнаю.

— Давайте-ка вот сюда свернем, — сказал я, заметив в глубине леса лужайку, на которой стояла вроде бы подходящая нам елка.

— Осторожно, здесь ветки острые, глаза берегите, — предупреждал я старика, забывая, что беречь-то ему нечего.

Мы продирались сквозь заросли к лужайке. Я посмотрел на его странную обувь и в который раз посетовал:

— Как можно в таких сандалетах зимой ходить!? Говорил вам, оденьте сапоги, ноги окоченеют, да и наколоться можно.

— Смотри, Владимир, хорошенько, — не обращал на мои слова внимания Арсений. — Я доверяю тебе сделать такое важное дело.

— Да что ж в нем важного, дедушка? — Елку в лесу найти. Кому это нужно? Что мы с вами Новый год здесь справлять будем?

— Не серчай, мил человек, делай, что я прошу, уважь старика.

— Ну, если не хотите говорить, как хотите. Наконец мы вышли на поляну. Зелень травы сливалась с елочкой, стоящей посередине.

— Что-то раньше я ее здесь не видел, сказал я.

— Наверное, не обращал внимания.

Мы подошли вплотную к пушистому дереву.

— Ну-ка, дай мне ее рукой попробовать, —попросил старик.

Я взял, его за руку и поднес ее к иголкам. Арсений нежно погладил по иголкам, приговаривая:

— Вот, милая, послужи нам, будешь королевой на лесном балу новогоднем.

Я снял рюкзак, достал бутылку с водой и, сделав несколько глотков, предложил старику, но он отказался, а стоял у дерева и что-то шептал себе под нос,

— Ну, что, подходит?

— Подходит, сынок, давай наряжать, — торжественно заключил Арсений.

— Легко сказать, наряжать, — посетовал я.

— А как на нее залезешь?

Я осторожно вынул игрушки из рюкзака и разложил на траве, чтобы каждую отдельно можно было видеть. Начал я с ватных кусочков, которые набрасывал на иголки, стараясь забросить как можно выше, ведь дерево было высотой не менее трех метров, а то и все четыре.

Потом принялся развешивать игрушки. Одну, другую, и вскоре полностью погрузился в это занятие, которое незаметно увлекло меня. Ко мне вдруг пришло какое-то давно забытое настроение приближающегося праздника. Такое состояние бывает только в детстве, когда чистый ум и сердце способны полностью отдаться во власть радости и наступающего праздника. Я видел свое отражение в цветных шарах. Старик все время молчал, пока я занимался развешиванием.

Когда нижние ветки были украшены, я стал вешать игрушки настолько высоко, насколько могла дотянуться рука, приподнявшись на носочках.

— Жаль, что лестницы нет у нас, — посетовал я.

— А ты, Владимир, залезай мне на плечи, — сделал странное предложение Арсений.

— Да что вы, дедушка, я же тяжелый!

— Не спорь, мил человек, говорю залезай, значит, залезай, — твердо настоял старец, и я понял, что он не шутит.

И, как ни странно, старик выдержал меня, он цепко держал меня за колени, игрушки лежали в рюкзаке, который я перекинул через шею, чтобы руки у меня были свободны во время прикрепления украшений. Арсений медленно двигался вокруг елки по моим указаниям, и вскоре дело было завершено.

Я отошел в сторонку и разглядывал, что получилось.

— Ну, как? — спросил Арсений.

— Отлично! — ответил я с нескрываемым удовольствием.

Что ж, подумал я, во всем этом что-то есть: наряжать елку в лесу и там же встречать Новый год! Может быть, стоит вот так иногда сделать что-нибудь необычное, чтобы вернуться в детство, когда радость струилась из сердца сама по себе, без причины, без условий, когда на душе было легко и спокойно оттого, что ты просто живешь, просто дышишь и наслаждаешься красотой мира и природы.

— Хорошо было бы, если бы снежок к празднику выпал, — сказал я. — Местные детишки бесконечно счастливы, когда снег в наших краях выпадает.

Жизнь наша устроена Создателем так, что она движется не с постоянной скоростью, а рывками. Период остановки, полного затишья внезапно, нежданно-негаданно вдруг сменяется периодом, когда все приходит в движение, будто тебя несет в водоворот, и ты уже не успеваешь осознать, что с тобой происходит. Причем это внезапное изменение наступает именно тогда, когда для этого имеется меньше всего причин, когда меньше всего ты ожидаешь, что может что-то произойти. Ибо слишком привыкаешь к застою и уже не веришь, что когда-нибудь что-нибудь сдвинется с места. Но когда все-таки наступает рывок жизненного потока, то в движение приходит не что-то одно, а буквально все. И тогда думаешь, что и сотой доли этого интенсивного изменения хватило бы тебе, но ворота открылись — и в них устремились события наводнением, потопом..

Может быть, открытием таких дверей, за которыми последовал вал удивительных, странных и загадочных событий, было появление старца Арсения в моем доме, в моих краях, в моей жизни. Сначала я еще пытался как-то укладывать происходящее со мною в какие-то логические рамки, осмысливать, но потом вовсе отказался от этого занятия — уже просто принимал в надежде, что когда-нибудь все остановится, станет на свои места, и я смогу все переварить, понять, а главное — дать всему удобоваримое объяснение, на какое способен человеческий мозг. Ведь когда происходят с нами чудеса, ум будто улитка захлопывается и не хочет признавать, что чудесное действительно с нами произошло, что это было на самом деле.

Впрочем, может быть, наша жизнь проходит так, что к своему концу она приобретает такое ускорение, что нет ни сил, ни времени осознать, для чего ты ее прожил, для чего ты ходил по этой земле.