Бидия Дандарон - Избранные статьи; Черная Тетрадь; Материалы к биографии; История Кукунора Сумпы Кенпо

Что было с этим Гомбоевым, я еще не знаю, но я ему очень многим обязан: если бы не он, никто бы обо мне не вспомнил; эта работа лежала под спудом в рукописном фонде Академии наук. Когда назвали мою фамилию, ученые стали искать меня. Те, которые знали меня еще совсем молоденьким студентом (тогда я и писал эту работу), заявили, что, насколько им известно, автор этой работы посажен в тюрьму еще до войны. Академик Орбели предложил сделать запрос в Москву в Институт востоковедения АН СССР. Так как сейчас большое количество посаженных до войны реабилитируются, возможно, и Дандарон на свободе, может, уцелел благодаря молодости. Они сделали запрос в Москву. Здесь в Институте востоковедения АН меня знали два человека (Скачков и Черемисов); они знали, что я в Москве, от монголистов. Институт ответил на запрос: Дандарон реабилитирован и живет где‑то в Москве; в Институте востоковедения старается не показываться. Тогда декан восточного факультета ЛГУ акад. И. А. Орбели и секретарь парторганизации ЛГУ дали задание проф. Д. А. Алексееву связаться с Дандароном. Алексеев с этой целью приехал в начале января в Москву и не мог найти меня через адресный стол, так как я в Москве не прописан. И случайно он наткнулся на того человека, который приходил ко мне (при тебе). А тот узнал мой адрес от моих родственников из письма. Вот история, как меня искали.

Из письма проф. Алексеева я понял, что сейчас идет большая работа по изучению Тибета. Идет поиск и набор работников по тибетологии, то есть специалистов по истории, этнографии, географии, литературе Тибета и специалистов по буддийской философии, ибо буддизм в Тибете имеет очень существенное значение: страной управляет духовенство во главе с Далай — ламой (то есть тибетским папой). Таких работников набирает Институт востоковедения АН; так как их нет, то решили срочно подготовить. Алексеев говорит, что этот вопрос сегодня стал очень актуальным. Поэтому он убедительно просит, чтобы я срочно приехал. Работа будет в Университете и в Академии наук, а главное — предоставляется комната для жилья (он специально указал это).

Д. А. Алексеев говорит, что рекомендовал меня везде как крупного знатока тибетской философии, что меня чрезвычайно пугает. Он предлагает остановиться у него, пока не получу собственную комнату. После этого мне ничего не оставалось, как купить билет на ленинградский поезд. Купил билет на 30 января, финансировала меня милейшая Мария Алексеевна.

Больше всего меня интересуют хранилища тибетского фонда АН" [31; 142–143].

Обстоятельства жизни в Москве тем временем складываются неблагоприятно. Нет прописки и, следовательно, нет возможности устроиться на работу ни в Москве, ни в Ленинграде, где о нем хлопочет профессор Алексеев и где получено принципиальное согласие на его прием в ЛО ИВАН от И. А. Орбели. Столица же готовится к Международному студенческому фестивалю, ужесточается паспортный режим, и Дандарон это сразу почувствовал. 17 апреля 1957 года он пишет Ковригиной: "Я живу в Москве на птичьих правах. С 13 апреля не захожу к М. А. (Марии Алексеевне Свирской), ночую, где придется. Но постоянно держу с ними телефонную связь. Что мне нужно — книги, письма и одежду — мне выносит В. П. (Владимир Павлович) в условленное место. Днем сижу в библиотеке им. Ленина. Иногда приходится спать на улице, и, как назло, в Москве в эти дни стоит очень холодная погода. По ночам по всем улицам шныряют патрули (милиция), одним словом, невесело; невыносимо хочется спать и отдохнуть с вытянутыми ногами. Я ведь от сансары не жду ничего хорошего… Передо мною стоит вопрос, где переждать окончательный ответ из Ленинграда. Есть четыре таких места: 1) поехать в Ленинград и ждать там; 2) ехать в Нахабино (40 км от Москвы) к Познякову, и там переждать; 3) поехать в Вильнюс — к В. Э. (Василию Эмильевичу Сеземану) и к тебе; 4) поехать домой, то есть на родину, к матери" [58; 253–254].

Мы знаем, что осуществился четвертый вариант, и 2 мая Дандарон выехал в Бурятию, с которой далее и была связана его личная жизнь и работа. Но это будет впереди, пока же он продолжал читать и писать.

Дандарон просматривал литературу не только на русском языке, он неплохо знал немецкий, так что спокойно мог читать в подлиннике и Хайдеггера, и Фейхтвангера. К последнему он обратился из‑за своего постоянного интереса к парапсихологии: "Наконец я нашел книгу Фейхтвангера, где пишется о парапсихологии. Это целый роман, называется он "Die Brueder Lautensack"… Я сейчас читаю сам роман, но идет медленно, так как он написан на немецком языке" [45; 196].

И еще на эту же тему: "Парапсихология в СССР не признана, потому что она угрожает ударить по самому корню марксизма. Наши биологи и психологи еще не нашли марксистского толкования парапсихологии. Науку ничем не остановишь, она так или иначе, рано или поздно проникнет и к нам. Надо стараться стать пионером этой науки у нас, самоотверженно настаивать и доказывать полезность этой науки через печать, как делал Тимирязев с дарвинизмом. Нужно довести до сознания людей, чтобы хотя бы перестали мешать производить парапсихологические опыты. Нужно читать журналы Парапсихологического института в Касабланке (Северная Африка), журналы есть в Библиотеке им. Ленина и в Публичной библиотеке в Ленинграде. Изучать, изучать" [41; 181].

Разнообразие интересов Дандарона, широта охвата исследуемого материала и постановка к разрешению не просто узких проблем, а задач вселенских, вечных поражают. Вот несколько цитат из писем к Ковригиной (Климанскене).

"Мне страшно хочется исследовать психологию школ санкхья и йога и сопоставить ее с европейскими школами, начиная с Платона, Плотина, Гегеля, Фрейда до школы парапсихологов…" [87; 316].

"Смутное понятие божества или предположение его существования приводит нас к установлению первого понятия субстанции, к определению ее, как чего‑то, что способно существовать в себе и служить объектом, носителем других реальностей. Однако основание, необходимое для объяснения мира, рассматриваемого сколько с динамической, столько же и со статической точки зрения, есть бог, сущность которого — нирвана" [16; 88].

"Таким образом, разумный закон, который создал природу вещей, Будда называет сознанием", — резюмирует Дандарон в письме № 29 диалог Будды и Ананды о сознании из "Маханидана — сутры".

Мысль Дандарона не останавливалась даже перед самыми фундаментальными проблемами, такими, например, как вопрос о непрерывно длящемся процессе творения, совершающемся, по его мнению, через совершенствующееся движение индивидуального сознания — виджняны, которую он в письмах называет атманом, подразумевая его индивидуальное несовершенство. "Так как основным условием и первопричиной всякого движения и развития является этот же атман, то всякий процесс развития в природе (в материи) и в мире духа обусловливается противоречиями. Отсюда вывод: в природе самого духа (в самом атмане) был необходимо заложен диалектический закон развития. Благодаря тому, что совершенствующийся процесс развития ведется разумной волей, направление этого процесса определяется не только причиной, толкающей как бы сзади, но и тем конечным результатом, которым завершается процесс. Нирвана как бы манит и завлекает к себе атман как цель. В этом заключается участие Абсолюта в мировом процессе. Значит, решающее значение для течения процесса имеет не только прошлое, итог которого дает настоящее, но будущее состояние атмана" [17; 95].