Бидия Дандарон - Избранные статьи; Черная Тетрадь; Материалы к биографии; История Кукунора Сумпы Кенпо

Отметим важную фразу из этого письма, определяющую духовно — интеллектуальную задачу, которую поставил себе Дандарон: "Эту систему я мыслю как попытку синтеза западной и восточной мудрости". Это и есть ключ к термину "необуддизм" которым он обозначил особенности своей буддийской проповеди и научных изысканий.

Ковригина жила в Литве, в Тракае и в Вильнюсе, работая экскурсоводом. Всего за три года переписки Дандарон написал Наталии Ковригиной 99 писем, из которых 70 были написаны за первые шесть месяцев. Вообще эта переписка — удивительный документ интенсивнейшего духовного образа жизни одинокого, скрывающегося от властей духовного подвижника и одновременно возвышенно влюбленного молодого мужчины. В ней изложение буддизма, философии внезапно может прерваться абзацами любовных признаний: "Моя Наташа, моя хорошая! Отъезд твой, как я и предполагал, привел меня в абсолютный упадок духа, в полное отчаяние. Я полюбил тебя не только сердцем, но и душою. Ты увезла с собою всю мою радость. Я понял, понял тогда, когда ты была здесь, что счастье у меня будет только там, где ты. Как мне хочется быть с тобою. Как мне хочется, чтобы ты сохранила полную индивидуальную свободу. Будь умной и серьезной в своих высоких целях. Постарайся, моя милая, моя хорошая, приехать. Единственным моим утешением является надежда снова увидеть тебя. Прими все меры, чтобы в декабре приехать в Москву"[1; 32].

Образ жизни Дандарона в этот период был подвижническим, он торопился наверстать упущенное. Дни проводил в библиотеке, вечером до поздней ночи читал или писал письма Наталии Юрьевне. Он как бы запасался знаниями впрок. Обогащение знаниями и любовь поглощали его полностью, о чем он пишет так: "Наука и Наташа; потом, видимо, появится процесс совершенствования — сосредоточение. Не хожу ни в кино, никуда". В этот период накопления материала к созданию новой буддийской теории Дандарон нуждался в оппонировании. Но его не было, не было ни в лице коллег, ни в лице противников; но была Наталия Юрьевна, и весь заряд интеллектуального созидательного запала обрушился на нее: "Не писать мне трудно, ибо голова заполнена идеями, которые необходимо изложить на бумаге, но зато здесь требуется колоссальное время для доставания еды и примитивного одеяния. Если окажусь на воле [Дандарон еще не был реабилитирован], я, несомненно, буду писать; если не издадут в СССР, а это будет именно так, то буду рукописи отправлять за границу. Для всего этого не требуется мне ни Ленинград, ни Москва. Тогда я буду настоящим отшельником (анахоретом)"[61; 260].

По своему характеру Дандарон был, безусловно, максималистом; и это не взгляд со стороны, это — самооценка. "У меня с детства был решительный характер. Чтобы добиться поставленной цели, я не останавливался ни перед чем"[23; 114]. "Ты права, я должен идти к цели, к йогической практике; если не смогу сделать этого, то не хочу бесцельно жить, как живут или жили два с половиной миллиарда людей. Если я буду ученым — философом, учение которого будет известно всему миру и принесет много пользы, и то этого недостаточно, чтобы жить"[15; 86].

Хотя идеи необуддизма были в общих чертах развиты в работе, что вывез на Запад Вольдемар Кокошка, Дандарон продолжает новое переосмысление древнего учения: "Несмотря, однако, на то, что основа мира представляет собой нечто непонятное, ум человека не может успокоиться на таком признании и делает попытки осмыслить эту основу, представить ее совершенно определенным, наглядным образом. Но на самом деле это представление не осуществимо: наглядное представление бога приводит к противоречиям. Однако основатели теории (системы) необуддизма вынуждены строить свою метафизическую теорию, которая может объяснить происхождение мира и совершенство атмана, не впадая в противоречие с современной наукой… Это — моя "система", она может выдержать испытание в том случае, если способна будет объяснить все явления феноменального и духовного мира без противоречий. Пока все это (в основном) находится в голове. Тебе буду излагать в схематической форме" [14; 85].

Синтез буддизма с современной наукой, или, как он называл это, — необуддизм, Дандарон вынашивал до конца жизни.

Прошло два месяца, как они познакомились, два месяца Дандарон почти через день излагает свои взгляды на буддизм в письмах к Наталии Юрьевне. И вот, как бы оглядываясь назад, он пишет: "Эта переписка дает материал не только одной тебе, она возбуждает меня к творческой деятельности, и поэтому я пишу, мы вместе создаем новую систему". Здесь в оценке Дандарона Наталия Юрьевна предстает как муза его философского творчества. Он так и пишет: "Ты меня вдохновляешь и даешь импульс к творчеству. Из‑за тебя я ночами сижу и копаюсь в материалах, которых нет ни на одном из европейских языков. Ты подумай, может, оценишь нашу переписку через много лет" [24; 118].

В этом же письме он дает предполагаемую схему изложения необуддизма. "Мне кажется, лучше излагать нашу систему в таком плане:

1. Индивидуальное Я

2. Психология;

3. Учение о зависимом происхождении;

4. Этика;

5. Карма и новое рождение;

6. Еще раз о нирване;

7. Отношение к Богу;

8. Практическая религия;

9. Теория познания;

10. Пути совершенствования у йогачаров.

Я полагаю, что если излагать в таком плане, то войдет все — как сансара, так и нирвана" [24; 118].

Удивительно, но почти все из перечисленных тем Дандарон выполнил за предоставленные ему судьбой шестнадцать лет жизни на воле, достаточно сравнить этот план со списком опубликованных и неопубликованных его работ. Собственно, опубликованные по основным философским вопросам буддизма статьи Дандарона, вошедшие в сборник "Буддизм", и книга "Мысли буддиста" [279]и составляют содержание необуддизма. Именно из них мы можем судить о его замысле, так как его ранняя работа "Необуддизм" так и остается ненайденной.

В январе 1957 г. появляется надежда на работу по специальности. Вот как он сам пишет об этом.

"27 января 1957 г. Москва. Наташа, милая моя! Сегодня я получил письмо от проф. Алексеева, где он просит немедленно приехать в Ленинград.

Дело произошло так. В октябре 1956 г. некий аспирант восточного факультета ЛГУ Гомбоев принес на ученый совет факультета кандидатскую диссертацию "Об истории возникновения эпоса "Гэсэриада"’’. Когда познакомились с материалом, ученый совет пришел к выводу, что данная диссертация не является только компиляционной работой, какой характер носят обычно все кандидатские диссертации. Совет увидел в ней новое положение в области древних эпосов, фольклора тибетского народа, и поэтому данную работу решил оценить как докторскую диссертацию. Аспирант Гомбоев был на высоте блаженства, но не тут‑то было. Мир не без добрых и честных людей. Нашлись такие, которые заявили совету, что работа действительно заслуживает внимания, действительно в ней разобран материал, еще доселе не известный в европейской литературе по тибетологии, но, однако, она принадлежит другому, еще не признанному "доктору". Тут они назвали мою фамилию.