Сергей Зарин - Аскетизм по православно-христианскому учению. Книга первая: Критический обзор важнейшей литературы вопроса

Другие же, напротив, находят, что современное нравственное учение выражает собой значительное преобладание и даже господство стремлений и настроений объединительного характера, с подавлением индивидуальной самостоятельности и личного счастья. B современном нравственном идеале, — говорят, — очень сильно звучит нота самоотречения и он носит резко и рельефно выраженный аскетический характер. В идеале смирения и самоотречения забывается человеческая личность, которая должна быть бодрой, деятельной, счастливой, а не самоотреченной, пассивной, печальной. В современной морали, таким образом, не выражен личный элемент.

Резким, непримиримым противником пессимизма и аскетизма является особенно Ницше, который стоит на индивидуалистической точке зрения и отвергает всякие социалистические и демократические теории. По взгляду Ницше, всякая здоровая мораль управляется инстинктом жизни. Между тем, почти всякая нравственность, которой до сих пор учили, противоестественна, так как она направлена именно против инстинктов жизни. То же следуете сказать и о религии. «Бог является (разум, в религии) врагом жизни (Feind des Lebens). Святой, которому Бог оказывает свое благоволение — идеальный кастрат. Жизнь кончается там, где наступает царство Божие». [17] Лейпцигское изд. большого формата Т. VIII, S. 88 (Moral als Widernatur). В частности, и христианству Ницше особенно ставит в укор его аскетическую тенденцию, его пессимистический взгляд на тело и земную жизнь. Уменьшение, ослабление жизненной энергии — вот что оспаривает, вот что ненавидит Ницше и в религии и в морали. «Сильнейшее повышение самой жизни», «увеличение мощи жизни» — вот, по мнению Ницше, высший принцип человеческого поведения, высшая норма, высший постулат. Вот почему Заратустра запрещает своим последователям смирение, терпение и аскетически-пессимистический взгляд на жизнь. [18] Т. VI, S. 279. Т. VIII. S. 217. Т. VI, S. 299 (Von alten und neuen Tafeln). В идее «сверхчеловека» возводится в абсолют «волящее индивидуальное сам». [19] A. Drews. Nietzsches Philosophie. Heidelberg. 1904. S. 342.

Отрицательное отношение к аскетизму проявляется не только со стороны материализма, позитивизма или индифферентизма, но — что для нас гораздо важнее и характернее — со стороны даже идеализма, отрицающего аскетизм с точки зрения общественного блага, которое нередко решительно противополагается аскетизму, как началу ему чуждому, враждебному, с ним по существу несовместимому. Так, по утверждению известного публициста и критика Н. К. Михайловского, в аскетизме нравственные тенденции вырождаются в стремления противообщественные и враждебные самой природе человека. [20] А. Красносельский в своей статье «О нравственном учении Н. К. Михайловского» (Современность. 1906 г., № 2. Апрель) подробнее так излагает сущность воззрений Михайловского на аскетизм. «В основе всех аскетических стремлений неизменно лежит внутреннее раздвоение, следствием которого являются — нравственное шатание и нравственная обессиленность. Как и всякая личная мораль, нравственные учения аскетизма возникают там, где общественная неурядица и всякие неустройства глубоко подорвали доверие к общественности. В результате такого недоверия личность ищет нравственной опоры не в том, что соединяет людей, а в усилиях единиц, стоящих особняком друг от друга. В аскетизме это отрицание общих для всех мер неизменно разрешается побуждениями болезненно разрознивающими самый душевный строй личности и тем самым подкашивающими то, что составляет ее внутреннюю опору. Норма требует, чтобы для правильного удовлетворения высших потребностей предварительно были удовлетворены низшие, наиболее элементарные и общие. Аскеты же предлагают человечеству оборвать естественную гамму потребностей и, подавив в себе низшее, культивировать лишь высшее». Нравственное торжество над необузданными и разнузданными эгоистическими страстями неразрывно связано с господством общественной солидарности. См. стр. 45, 47–48, 59.

«Традиционный аскетизм» иногда даже и у богословов решительно противополагается христианской любви, как начало ей совершенно чуждое, с ней решительно несовместимое. [21] Ср. проф. М. М. Тареев. : «помимо утилитарной пошлости, оспаривающей царство христианской любви, есть еще враг этого царства — современные теоретики традиционного аскетизма». Богосл. Вестн. 1906. Апрель, стр. 716. Считают необходимым категорически констатировать, что «наше время внимательно не к тому, что совершается за монастырской стеной, в уединении пустыни, в затворе аскета, а к тому, что дает христианство для всех сторон действительной жизни, для экономических нужд, для социальных потребностей, для трудовых общин, для братского общежития». [22] Проф. Тареев. Живые души. Богосл. Вести. 1905 г. ХII, стр. 660. Ср. д-р Д. Койген. Мiровоззрение социализма (СПБ. 1906), стр. 91: «монастырь суживал социальный горизонт, и в этом заключалась причина его смерти. По существу своему, он был, поэтому, учреждением, враждебным творчеству и мiру. Жизнь поддерживалась в нем до той степени, до какой это позволяло приобретенное им содержание из общей системы родственного ему культуро-порядка. Монастырь был всегда, поэтому, учреждением консервирующим. Вот почему, по меньшей мере, странно, когда в воображении иных летописцев монастырская община рисуется оазисом культурной жизни». В современное христианское сознание все более и более проникает убеждение, что задачей христианства является спасение не только лично-индивидуальное, но и общественно-социальное, торжество царствия Божия не только в личной жизни, но и в общественных и социальных отношениях. Современная жизнь настойчиво выдвигает вопросы о путях и средствах созидания христианской общественности, в связи с вопросами об отношении христианства к земной жизни человечества, его культурно-историческому творчеству. Христиане, и в особенности христианские пастыри, приглашаются осуществлять заповеди практической любви, предписанные христианством, к выполнению задач, так называемой, «христианской общественности». При этом аскетизм, как начало спасения, будто-бы исключительно индивидуального, рассматривается в качестве фактора, отрицательно относящегося к осуществлению спасения общественного. Представителей церкви упрекают в том, что они в христианстве видят и понимают один только загробный идеал, оставляя земную сторону жизни, весь круг социально-общественных отношений без воплощения христианской истины. [23] Записки рел. — философских coбраний, стр. 8. Констатируют ненормальность постановки пастырства на аскетическую почву. Считают бесспорным, что «перерабатывать саму жизнь, христианизировать ее во всех ее проявлениях» пастырь-аскет отказывается из-за страха «оскверниться» «прикосновением с ней». Зло во внешнем мiре разрослось до такой степени, именно «благодаря бездействию аскетов — пастырей и их попустительству». [24] Церковный Вестник. 1906 г., № 34, столб. 1095 Утверждают, что для христианства наступила пора на деле показать, что в церкви заключается не один лишь загробный идеал. [25] Ibid., стр. 21. Настойчиво провозглашают, что церковь, в противоположность интеллигентному обществу, поняла и приняла сознательно будто-бы лишь заповедь о любви к Богу, сосредоточила все свое внимание лишь на аскетической стороне учения Христова, но пренебрегла Божиим мiром, исполнением заповеди о любви к ближним. [26] Ibid., стр. 40. Вообще христианство должно не отрицать земную жизнь и культуру, как это было будто-бы до сих пор, а сообщать им религиозное освящение. [27]Как бы ни относиться к указанным убеждениям и взглядам, игнорировать их невозможно; с ними следует считаться, и считаться серьезно, так как они составляют догмат веры почти всей нашей, так называемой, интеллигенции и последовательно и широко распространяются в обществе.