Андрей Ткачев - Почему я верю. Простые ответы на сложные вопросы

Но это апелляция к человеку, который согласен сесть и думать.

Не нужно закрывать глаза на темные стороны церковной истории. Надо иметь готовность об этом говорить. Но говорить, не теряя из вида светлую мысль о Едином Боге, Который существует вечно, и о Сыне Его Единородном, Иисусе Христе, Который пришел в мир, и Чье имя сладко для слуха верующих. Все, что связано с Христом, очень удивительно.

Когда в мире замолкает разговор о светлой радости и о смысле жизни, о том, что нужно призывать милость к падшим и верить в Бога и Богу, то человечество, пытаясь своими силами достигнуть счастья, учиняет какой-то очередной кошмар, чтобы потом долго и с большим трудом выбираться из него. Но вера никуда не исчезает. Она может сокращаться, как шагреневая кожа, или расширяться, как мехи баяна, переходить с территории на территорию, из рухнувшей Византии в Московскую Русь, но она никуда не исчезает. Вера сохраняется.

А человечество опять продолжает жить и давать повод новым историкам изучать очередные кошмары. Вот так движется история. И от ее ужасов нужно постоянно возвращаться к светлому миру веры, спасаться в нем.

— А стоит ли человеку бросаться в эти кошмары истории, изучать их, пытаться разобраться, делать далеко идущие выводы, не имея веры?

— Нет. Человеку, для которого вера не сладка, для которого храм — закрыт, а богослужение и Священное Писание молчит, не стоит обращать свой взор в то, что называется историей.

Не имея веры, он рискует сгореть от стыда или сойти с ума, впасть в отчаяние, разувериться во всем и стать циником. Господь может человека и из этого состояния призвать — так может произойти. Как, например, это произошло у Клайва Льюиса [8] Клайв Стейплз Льюис (1898–1963) — английский писатель, один из лучших апологетов христианства в XX веке. Будучи крещен в детстве в англиканской Церкви, Льюис постепенно утратил интерес к религии, но в зрелом возрасте вновь обрел веру в Бога. Его литературное творчество отличают глубина мысли и вместе с тем простота изложения. Знаменитые «Хроники Нарнии» являются своеобразным пересказом евангельской истории на языке сказки, в «Расторжении брака» Льюис показывает, каковы на самом деле Рай и Ад, «Письма Баламута» — это «аскетика наоборот»: в форме переписки опытного беса со своим неопытным племянником писатель раскрывает основы христианской аскетики и духовный путь верующего. , который сел в автобус атеистом, а вышел — верующим человеком (он рассказывает об этом в своей книге «Настигнут радостью»). Такое часто бывает: озарение в толпе, когда ничего вроде бы не происходит, а у человека с души вдруг словно пелена снимается. Я сам слышал ряд историй, когда люди говорят: «Едучи в метро в очередной раз, я понял, что так жить нельзя: либо я умру, либо должно что-то произойти!» И атеист, спустившийся в метро, скажем, на станции «Смоленская», на станции «Бабушкинская» выходил верующим человеком.

Но, повторюсь, искать ответы на сложные вопросы истории, не имея опоры в вере, — это тяжелый путь.

— Если в исторической гуще Бога встретить трудно, то где искать Его?

— Я думаю, что человек как личность должен искать личного Бога, Который нужен ему и Которому нужен он. Внутри конкретных исторических условий — дефолта в Греции, войны на Украине, падения самолетов и пропажи «Боингов» — внутри той исторической картины начала XXI века, в которой мы живем.

И надо знать, что, если Бог приблизится к человеку, Он прикоснется к сердцу. Сердце человеческое — это орган, реагирующий на Его присутствие. Как дозиметр реагирует на радиацию, которую никак иначе не почувствуешь — ни глазами, ни слухом, ни кожей, — так и сердце реагирует на Бога, и потому к нему надо прислушиваться. Но только не думая, что Бог там «уже есть», — это тоже один из распространенных мифов. «Бог в душе» — это очень легкие слова, сказанные по очень серьезному поводу. Его там сейчас нет. Если бы Он там был как владыка и хозяин — мы бы совершенно по-другому действовали, думали, жили. Жизнь была бы совершенно другая.

Это личный путь богопознания.

И тут человек (вернемся к воображаемому диалогу с Паскалем, спросившему нас: «Есть ли Бог?»), не имеющий личного опыта встречи с Богом, позволяющего сказать «да», мог бы ответить: «Глядя на достойных людей, имеющих веру, я склоняюсь к тому, что Бог действительно есть. Но мой личный опыт об этом ничего не говорит».

Это уже будут честные слова.

— Давайте обратимся к вопросу, как будто более практическому. Как связаны вера в Бога и способности творить добрые дела? Обязательно ли нужно быть верующим, чтобы любить людей и творить добро в мире?

«Практические» праведники могут быть и неверующими. В жизни мы это видим. Можно вспомнить, например, Антона Павловича Чехова, который говорил о себе на протяжении всей жизни, что он растерял веру, что он в Бога не верит. Но тем не менее в самом себе являл жертвенное, деятельное, поистине христианское милосердие и сострадание к людям. Неверие в Бога в нем совмещалось с любовью к людям — выходит так?

— Это интересное явление. Я, как любой человек, с ним знаком и думал об этом.

И вот я думаю, что, если хотим понять, что к чему, мы должны поместить это явление в контекст. Нам должна быть известна «история болезни», «бэкграунд»: что там, в корнях? Не стоит рассматривать эту «атеистическую праведность» автономно, — дескать, это вспышки

доброй человеческой натуры. Неправильно извлекать этих праведников без веры из той среды, в которой они живут. Погрузив их в законную среду, мы обретем для себя очень много ответов.

Например, пытаясь понять корни «советской праведности», т. е. праведности советской эпохи: жертвенности врачей или комсомольцев-метро-строевцев, смелости летчиков-полярников — мы вынуждены будем сказать, что она появилась не на пустом месте. И если вспомнить ее исторический контекст, мы должны будем понять, что это по сути — квазихристианский проект.

Во-первых, предки, деды и прадеды советских людей (в массе своей — крещеные) в течение многих поколений принадлежали к византийской православной традиции, причем в ее русском варианте, который отличается именно аскетичностью и жертвенностью. Без аскетического идеала Древней Руси подвиги советского человека были бы просто невозможны! Граждане «первого в мире атеистического государства» часто были практически христианами, если можно так говорить, не зная имени Того, Кто дал им силу, Кто заложил в историю нашей страны и нашего народа этот импульс.

У этой «атеистической праведности» есть свои истоки — какие-то молившиеся бабушки, расстрелянные священники, бывшие чьими-то дедушками или прадедушками, какие-то праведные монахи, затерявшиеся в шестом или седьмом поколениях, но никуда не исчезнувшие, — ни из памяти Бога, ни из нашей крови.