Владимир Топоров - Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)

Пока мальчик, высказав то, что для него сейчас главное, стоит перед старцем, тот совершает молитву прилежну . По окончании ее он —

[…] иземь от чпага своего акы некое съкровище, и оттуду треми пръсты подастъ ему нечто образом акы анафору [одна из частей богородичной просфоры, раздробляемой и раздаваемой верующим после трапезы. — В. Т. ], видением акы малъ кусъ бела хлеба тиенична, еже от святыя просфиры, рекь ему: «Зини усты своими, чадо, и развръзи а. Приими сие и снежь, се тебе дается знамение благодати Божиа и разума Святого писания [272] . Аще бо и мало видится даемое, но велика сладость вкушениа его». Отрок же отвръзъ уста своя и снесть сие; и бысть сладость въ устех его, акы мед сладяй. И рече: «Не се ли есть реченное: “Коль сладка грътани моему словеса твоя! Паче меда устом моимь” [273]; и душа моа възлюби а зело ».

И старец, чтобы не держать мальчика в неведении, поясняет ему:

« Веруеши ли, и болша сих узриши. И о грамоте, чадо, не скръби: ведый буди известно, яко от сего дне дарует ти Господь грамоту уметизело добре, паче братиа твоея и паче свръстник твоих». И поучивъ его о пльзе души .

И действительно, обещание старца не заставило себя ждать —

По отествии же старца оного обретеся отрок взнезаапу всю грамотуоттуду добре умеа, пременися странным образом: и куюждо разгнет книгу, ту абие добре чтый, да paзyмеет [: разумъ : умети. — В. Т. ]. Добрый си отрок достоинъ бысть даровъ духовных, иже от самех пелень Бога позна, и Бога възлюби, и Богом спасенъ бысть .

Это внезапное уразумение грамоты тоже было чудом, предваряемым чудом самой встречи со старцем и являющимся вариантом известного мифопоэтического мотива становления пророка–поэта, после того как он принял в себя (проглотил, съел) буквы, письмена. В «Житии» Сергия вкушается просфора, но именно она дает «умение грамоты» — букв, чтения их и понимания смысла, который, сочетаясь друг с другом, они несут. Несомненно, это чудо «о уразумении грамоты» входит в более широкий библейский контекст и его более поздние вариации [274].

Вторая половина главы о том, как Варфоломею «дасться книжный разумъ», менее важна в том высоком смысле, который имеет непосредственное отношение к святости, но Епифаний сообщает здесь ценные подробности о характере самого мальчика, о его родителях, о бытовых деталях, наконец, о предсказаниях старца относительно будущего, ожидающего Варфоломея.

Выслушав слова старца, Варфоломей поклонился ему, и акы земля плодовитая и доброплоднаа, семена приемши въ сердци си, стояше, радуяся душею и сердцемь , что сподобился встретить святого старца. Но когда старец собрался уйти, проявилась вся непосредственность и эмоциональность отрока. Он упал лицом на землю перед ногами старца и со слезами молил его, дабы обиталъ в дому родителей его , говоря, что они любят таких, как старец. Эти слезы и слова, эта детская искренность и открытость тронули старца, и он удивлься вере его, потщався вниде въ домъ родителей его .

Родители мальчика вышли навстречу старцу и поклонились ему. Он же благословил их. Была приготовлена еда, чтобы накормить его, но прежде чем отведать пищи, старец вошел в молитвенный храм, т. е. в часовню, взяв с собой и Варфоломея. Начав петь «Часы», он велел ему читать псалом. Отрок говорит: «Азъ не умеютого, отче», на что старец: «Рехъ ти, яко от сего дне дарует ти Господь умети грамоту. Ты же глаголи слово Божие без сомнениа». И тогда бысть сице во удивление : отрок, выслушав слова старца и получив от него благословение, начят стихословити зело добре стройне; и от того часа гораздъ бысть зело грамоте . Сообщая об этом, Епифаний не может, конечно, не вспомнить Иеремию, приведшего слова Господа: Се дах словеса моя въ уста твоя . Родители и братья видели и слышали все это и, удивишася скорому его разуму и мудрости , прославляли Бога за такую благодать.

Вкусив брашна и благословив родителей мальчика, старец собрался уходить, но родители, как до этого Варфоломей, умоляли его остаться, чтобы они могли расспросить его о сыне и чтобы он успокоил их и снял их страхи ( да разрешиши и утешиши нищету нашу и печяль нашу ). А корень их был в том, что вещь о немъ сътворися страшна, странна и незнаема . И они рассказали старцу о трехкратном крике младенца в церкви, когда он еще был в материнской утробе. И мы о сем страшимся, недомыслящеся, что си будет конець сему, или что напреди сбытися имать , — так закончили они свою просьбу.

Старец, «уразумев и поняв ( проразуме и позна ) духом будущее», не только успокоил родителей Варфоломея, но приоткрыл перед ними завесу, скрывавшую славное будущее из сына. Въскую устрашистеся страхом, иде же не бе страха. Но паче радуйтеся и веселитеся, яко сподобистася таковый детищь родити, его же Богъ избра и прежде рожениа его, еже Богъ прознаменаеще суща въ утробе матерне . А чтобы родители Варфоломея убедились в неложности утешений святого старца, он сообщил им о двух знамениях:

И уже конечную беседу реку и потом препокою слово: се вам буди знамениемоих словес сбытие, яко по моем ошествии узрите отрока добре умеюща всю грамотуи вся прочаа разумевающасвятыа книгы. И второе же знамениевам и извещение, — яко отроча се будет велик пред Богом и человеки, житиа ради добродетелнаго .

Но было и третье знамение, правда, темное и едва ли как знамение понятое; скорее, понято было то, что уже было объявлено ясно, — что отрок уже знает–умеет всю грамоту, и еще одно — что даровано это знание–умение ангелом, явившемся под видом старца (правда, Епифаний фиксирует некую неопределенность мнения родителей Варфоломея — Они же, недоумевающеся, помышляху… ). Это третье знамение содержалось в непонятных им последних словах старца: И сиа рек, старецъ отиде, назнаменавъ темне глаголък ним, яко: «Сынъ ваю имать быти обитель Святыа Троицаи многы приведет въслед себе на разумбожественых заповедей ».

Далее все произошло быстро и неожиданно: дважды повторенное вънезаапу [275]свидетельствует об этом. Когда хозяева дома проводили странного гостя до ворот, он же от них вънезаапуневидим бысть . А сразу же после ухода старца, как уже говорилось, обретеся отрок внезаапувсю грамоту и пременися страннымобразом . Оба эти странные изменения — знак чуда, и как бы для того, чтобы вернуться на землю, к бытовому и повседневному, Епифаний счел своей обязанностью сообщить, что несмотря на все произошедшее Варфоломей продолжал жить, во всем повинуясь своим родителям, исполняя их повеления и ни в чем их не ослушиваясь, как об этом и говорится в Святом Писании, — Чти отца своего и матерь, да будеши долголетенъ на земли .