Владимир Топоров - Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)

Любляшеже святый зело молчанiеи съ великимъ дръзновенiемъ дръзну внити въ пустыню ciю единъ единствовamи и безмлъствовати, иже и божественыя сладости безмлъвiавкусивъ, и тоа отступити и оставити не хотяше. И тако пребывшу ему лета два или три единому въ молчянiи и въ безмлъвiи (Никон. летоп. ПСРЛ XI, 1965, 133; ср.: Мало же словесы глаголаше, вящшее же делы учяше . Там же, 137).

И когда, прослышав о Сергии, окрестные монахи начали приходить к нему с просьбой принять их к себе, Святый же не можаше отлучитися отъ сладости молчалныя и безмлъвныя, и не хотяше ихъ npiamu […]; ср. несколько далее: Житiе же бе его сицево: постъ, жажда […] чистота телесная и душевнаа, устнама млъчанiе, труди телеснiи […] (Никон. летоп. ПСРЛ XI, 1965, 134). Но и вне пространства «безмолвия» Сергий был немногословен. Эта «немногословность» отнюдь не только количественная характеристика: она отсылает к ситуации, когда говорится только то, что необходимо и является главным: отсюда — весомость такого необходимого слова и его смысловая наполненность как одно из проявлений соответствия слова и того, о чем оно сказано. Такое слово — хорошо, но молчанию оно все–таки уступает; Слово — серебро, а молчание — золото , — говорит пословица (есть и варианты). Можно, наконец, напомнить, что один из круга мистически настроенных и удостоенных виде́ний учеников Сергия Исаакий просил у него благословения на вечное молчание, один из труднейших аскетических подвигов, и Сергий благословил его. В дальнейшем определение «молчальник» закрепилось за ним. (Об общем контексте Сергиева безмолвствования см. ниже).

В сентябре 1392 г. Сергий въ недугъ […] в телесный впаде [370]. Он знал, что это порог, на котором кончается земная жизнь. Ему осталось, собрав последние силы, напомнить братии то, чему он наставлял их всё время своего игуменства. Но это известие в эти минуты звучало для собравшихся вокруг одра как новое, как то слово, которое есть последним жизненным делом и которое именно об ихделе, и они теперь за него ответственны:

Сергий виде убо конечне свое к Богу отхожение естества отдати долгъ, духъ же к желанному Исусу предати, призывает священно исплънение и новоизбранное стадо. И беседу простеръ подобающую, и ползе поучивъ, непреткновенно въ православии пребывати рече, и единомыслие другъ къ другу хранити завеща, имети же чистоту душевну и телесну и любовь нелицемерну, от злых же и скверных похотей отлучитися, пищу же и питие имети не мятежно, наипаче смирениемъ украшатися, страннолюбиа не забывати, съпротивословиа удалятися, и ничто же веняти житиа сего честь же и славу, но вместо сих еже от Бога мъздовъзданиа ожидати, небесных вечных благъ наслажение […] И прочее много наказавъ, рече: «Азъ, Богу зовущу мя, отхожду от васъ. Предаю же вас всемогущему Господу и того Пречистей Богоматери, да будет вамь прибежище и стена от сетей вражиих и лаяний их ».

Момент самой смерти описан кратко, сдержанно, протокольно точно:

И в самый убо исход, вън же хотяше телеснаго съуза отрешитися владычняго тела и крови причястися, ученикъ руками того немощныя уды подкрепляемы. Въздвиже на небо руце, молитву сътворивъ, чистую свою и священную душу съ молитвою Господеви предаст, в лето 6900–е месяца септевриа 25; живъ же преподобный летъ 70 и 8 .

Зато в описании похорон Сергия Епифаний дает волю своим риторическим пристрастиям, а в завершающей части переходит к краткой похвале, в которой следуют сравнения Сергия с «божественными мужами» древних времен, причем в этих сравнениях составителю «Жития» несколько изменяет чувство меры.

Как только Сергий отошел, излияся же ся тогда благоухание велие и неизреченно от телесе святого . Собралась вся братия и плачем и рыданиемъ съкрушаахуся . «Честное и трудолюбное» тело было положено в гроб, и его провожали псалмами и надгробным пением.

Ученикъ слез источники проливахуся, коръмчиа отщетившеся, и учители отъяти бывше; и отчя разлучения не тръпяше, плакахуся, аще бы им мощно и съумрети им тогда с ним. Лице же святого светляашеся, яко снег, а не яко обычай есть мертвымъ, но яко живу или аггелу Божию, показуя душевную его чистоту и еже от Бога мьздовъздааниа трудом его .

Сергия похоронили в созданной им обители, и множество чудесных дел стало совершаться и совершается в этом месте. Соответственно росла и слава святого, хотя он ее не искал и не хотел. Этим апофеозом Сергия «Житие», собственно говоря, и завершается:

Кая убо яже въ преставлении и по кончине сего чюднаа бывша и бывают: разслабленых удовъ стягнутиа, и от лукавых духъ человеком свобожениа, слепых прозрениа, глухых исправлениа — токмо ракы его приближениемь. Аще и не хотяше святый, яко же в животе, и по смерти славы, но крепкая сила Божиа сего прослави. Ему же предидяху аггелы въ преставлении къ небеси, двери предотвръзающи райскыя и въ желаемое блаженьство вводяще, в покой праведных, въ свете аггелъ; и яже присно желааше, зряй, и всесвятыя Троици озарение приемля, яко же подобааше постнику, иноком украшение .

Продолжающиеся чудеса, чудотворство в развитии на месте сем особенно подчеркивается Епифанием в конце «Жития», составленного четверть века спустя после успения Сергия:

Сицевааотчя течениа, сицевадарованиа, сицевачюдес приатиа, яже не токмо в животе, но и по смерти, иже не мощно есть писанию предати, елма убо тако яже о нем и доселезрится .

И в завершение, как бы подхватывая традицию «Слова о законе и благодати», сравнение с великими «божественными мужами» прежних времен, образующее тот подлинный контекст, в котором только и можно оценивать Преподобного Сергия:

Принеси ми убо иже древле проспавших сравнимсему, иже от добродетелей житиа и мудрости, и видим, аще въистинну ничим же от техъ скуденъ бе иже прежде законаонемъ божественым мужем: по великому Моисеуи иже по нем Исусу, събороводець бысть и пастырь людем многым, и яко въистину незлобие Иаковлестяжа и Авраамовостраннолюбие, законоположитель новый, и наследникъ небеснагд царствиа, и истинный правитель пасомым от него. Не пустыню ли исполни благопопечений многых? Аще и разсудителень бяше Великый Сава, общему житию правитель, сей же не стяжа ли по оному доброе разсуждение, многы монастыря общежитие проходящих въздвиже? Не имяше ли и сей чюдесъ дарованиа, яко же прежде того прославлении, и вельми Богъ сего прослави и сътвори именита по всей земли? Мы убо не похваляем того, яко похвалы требующа, но яко онъ о нас молиться, въ всемъ бо страстоположителя Христаподражавъ. Не въ много же прострем слово. Кто бо възможет по достоянию святого ублажити?