Сьюзан Грубар - Иуда: предатель или жертва?

Эти «два несовместимых факта», подобно «кресалу и кремнию», «с той поры разжигают христианскую фантазию» (Meier, 208). Откуда явился Иуда, когда он встретился с другими учениками, почему он сначала решил последовать, а затем предать Иисуса, какие именно сведения он выдал и кому именно, как погиб он и где нашел свою погибель: эти вопросы остаются сокрыты завесой тайны. Слишком скудны источники, в которых историки Древнего мира могут почерпнуть хоть какую-нибудь информацию об Иуде (не считая Нового Завета). [35] Немногосложные свидетельства об Иуде мы находим у Папия (ок. 130 г.), Иринея Лионского (ок. 130—200 гг.) и Епифания Саламийского (ок. 310—403 гг.), упоминающего о «Евангелии об Иуде». Упоминают Иуду и Ориген (ок. 185— 254 гг.), и Кирилл Сирийский (ок. 279-303 гг.) и Феофилакт (XI в.). В распоряжении исследователей имеется также эпическая поэма «Пасхальная песнь», написанная Седулием в Vb., и Арабское Евангелие Детства Спасителя, датируемое V или VI вв. Но все эти источники, большинство из которых я обсуждаю в третьей и четвертой главах этой книги, старше Евангелий. И в самом деле, если принимать в расчет источники, независимые от новозаветных преданий, — об Иуде нет ни одного! Не удивительно, что почтенные ученые продолжают не верить в его историческую реальность. И конечно же, противоречивые евангельские портреты были созданы не для того, чтобы воспроизвести объективную картину, а для того, чтобы облечь историю в форму, удобную для толкования учения и вдохновления верующих. Но именно пробелы в нашем знании о реальном Иуде и искры, высекаемые «кресалом и кремнием» из его истории, будоражат и побуждают творческих людей вновь и вновь вглядываться в его черты.

Поскольку исторический подход проливает слишком слабый свет на Иуду, основное внимание в данном исследовании уделяется трансформации Иуды, как вымышленного персонажа. Злодей в фольклоре, Иуда в ходе своей эволюции отражает менявшиеся в западной культуре представления о зле, заслуживающем наказания, подлежащем наказанию и наказываемом. Во всем Средиземноморье, в Испании, Центральной Европе, Мексике и Южной Америке вплоть до XX в. на Пасху фигурки Иуды, сделанные из дерева или папье-маше, выставляли на всеобщее обозрение, проклинали, искалывали иглами, пороли, вешали или сжигали. Эти обряды, очень популярные в народе, приносили, по поверьям, благосостояние и богатство. [36] См.: Taylor. Барана, козла или быка, ведущего других овец, коз или коров на убой, перепела для приманки других перепелов некоторые народы называют «иудиными животными». Слепой и сидящий в клетке «иудин перепел» горестно стенает, привлекая тем самым других птиц, которые, откликнувшись на его жалостливые призывы, оказываются в ловушке охотников.

Огромные или крошечные, «иудины формы жизни» уничтожают свои собственные виды. Когда недавно 90-килограммовые, 6-метровые питоны в Национальном парке Эверглейдса (США) начали угрожать своему виду и им подобным, ученые вживили радиопередатчики в тела самок и обнаружили, что эти «иудины змеи» приманивали искавших себе пару для скрещивания самцов и затем убивали их. «Иудиным червем» некоторые народы называют и гораздо меньшего по величине шелковичного червя, который, угодив в ловушку, погибает, свисая с дерева без своего кокона (Gillet, 326). В фантастическом романе Джеймса Роллинса «Печать Иуды» (2007) описывается микроскопический вирус «Иуда» или «Иудин штамм», который «обращает друга во врага», предавая и угрожая уничтожением жизни: «Этот организм обладает способностью перемещаться в биосфере планеты и превращать все бактерии в смертоносные, уничтожающие все живое организмы» (123). В реальном человеческом мире Иуда также символизирует саморазрушение и вероломство. «Опиум — этот Иуда наркотиков, целует, а затем предает» наркоманов мукам физической и духовной агонии, во время которой несчастные испытывают «неодолимые позывы к суициду» — такие обличительные слова поместил Уильям Россер Кобб на титульном листе своей книги «Доктор Иуда: описание свойств опиума», изданной в 1895 г. «Иудиным глазом» в некоторых языках называется «волчок» — небольшое отверстие в двери тюремной камеры, через которое надзиратели подсматривают за заключенными. Позорным прозвищем «Иуда» клеймили на протяжении веков и продолжают клеймить и поныне нечестных государственных деятелей, уличенных в интригах, шпионаже или заговорах против своего собственного народа. Такие политики способны на компромиссы, как и под стать Иуде, предавая родину врагам и тем самым санкционируя ее разрушение.

Поскольку Иуда стал со временем олицетворением уникальной несправедливости по отношению к евреям, он нередко воспринимался и как образ, воплощавший собой историю антисемитизма. И в самом деле, его эволюция — и мы увидим это в дальнейшем — служит своего рода барометром, отображающим менявшееся отношение к евреям и иудаизму. Правда, в определенные моменты Иуда Искариот вдруг переставал «быть» иудеем и даже, наоборот, противопоставлялся евреям (обычно в ущерб им). И все же именно его можно назвать «первым кандидатом» на роль «музы» Холокоста — во многом из-за того, что его предательское соучастие в убийстве Бога было использовано для оправдания геноцида. [37] Во введении к книге об Иуде одного немецкого автора (Ohly, xiii-xiv) Джордж Штейнер отмечает довлеющее действие того факта, что Иуда был связан с постоянно возобновляемыми гонениями на евреев: «Это из-за предательства Иуды и богоубийства, которое оно повлекло за собой, евреев безжалостно травили до смерти с тех самых времен, когда Иуда появился в христианской литературе и иконографии. Бессчетное количество еврейских мужчин, женщин и детей были преданы остракизму и обречены на мучения из-за злой доли Иуды, какой ее объявили и вообразили себе христиане».

В сцене из фильма Клода Ланцманна «Шоа» («Холокост») (1986) собравшиеся перед католической церковью поляки пытаются оправдать свое непротивление убийству евреев из их общины. Избравшие позицию «мое дело — сторона», они оправдывают устраивавшиеся нацистами облавы и расстрел своих соседей-евреев воздаянием, предсказанным в Евангелии от Матфея. Тем самым они списывают истребление шести миллионов в ходе «окончательного решения» еврейского вопроса на справедливое возмездие Бога евреям за то, что они обрекли невинного Христа на смерть, полностью сознавая, что будет кровь Его на них и на детях их (27:25). [38] В фильме «Шоа» (Shoah) — название переводится как «Холокост» — столпившиеся перед церковью люди рассказывают, как евреи в их общине были согнаны в церковь, а затем помещены в газовые камеры и уничтожены. Из толпы вперед выступает мужчина, желающий объяснить, что все эти люди за его спиной верят в то, что раввин общины сам сказал жертвам, что «около 2000 лет тому назад иудеи осудили невинного Христа на смерть», и вот «пришло время» им безропотно принять участь, предписанную у Матфея. Перед тем как прибегнуть к религиозному оправданию убийства евреев, некоторые в толпе упоминают о том, что в чемоданах евреев видели золото, взятое ими в церкви. В Евангелии от Матфея предательский сговор Иуды с безнравственными иудеями успешно реализуется именно потому, что их готовность к совершению злых поступков оказывается сильнее угрызений совести, которые терзают Пилата, вынесшего приговор о распятии Иисуса. С 1860 по 1990 гг. актеры баварского городка Обераммерган каждые десять лет разыгрывают театрализованную мистерию «Страстей Господних», в которой Иуда признает совершенное им зло: «куда податься мне, чтобы сокрыть стыд мой, чтобы спрятаться от угрызений совести!» — восклицает он, призывая смерть: «О, Земля, разверзнись и поглоти меня! Невыносимо мне больше жить» (196). [39] См. полный англоязычный перевод «Мистерий Страстей» под ред. Стеда (The Passion Play, ed. Stead), а также «Об-раммергау» Шапиро (Shapiro, Oberammergau). Таким образом, Аушвиц вполне может быть истолкован антисемитами как заветный конец, смерть, которую так истово призывал покаявшийся грешник и которую, по их мнению, явно заслужили нечестивые соучастники его преступления, равно как и их потомки. В контексте обвинения Иуды в убийстве Иисуса, а с ним и иудеев, как соучастников тайного сговора, напрашивается вопрос: насколько велика была роль Иуды в геноциде евреев в XX в. — действительно ли его поступок предопределил Холокост, или Иуда оказался всего лишь удобной фигурой для его оправдания? Поскольку образ Иуды имел такое большое значение в антисемитской идеологии, эволюция его образа позволяет глубже постичь сущность и причины нацистского геноцида, не укладывающегося в сознание нормального человека, как и само «окончательное решение» нацистов. Любопытно, но в XIX в. многие немецкие мыслители видели в Иуде, прежде всего, еврея-патриота, восстающего против римского гнета. Именно такой образ Иуды привлек Томаса де Куинси, затронувшего вопрос о потребности Христа в предателе: по мнению Де Куинси, Иуда «полагал, что служит исполнению самых сокровенных целей Христа», но «учитывая все, что случилось потом в мире, едва ли Искариот был прав» (181). В последующих главах я постараюсь показать, что вовсе не Иуда вызвал Холокост, также его фигура не способствовала его оправданию ни прямо, ни косвенно. Во-первых, потому, что откровенно антисемитские образы «еврея-христопродавца» Иуды периодически рождались и рождаются едва ли не повсеместно в Европе и Америке, а не только в Германии; во-вторых, потому, что антисемитские риторы, обличавшие евреев, как убийц Христа, далеко не всегда вспоминали про Иуду даже в древности; и, в-третьих, потому, что после эпохи Просвещения образ Иуды часто трактовался — по причине и без видимой на то причины — как образ романтического повстанца. [40] Наглядным примером враждебной антисемитской риторики без упоминания Иуды могут послужить «Проповеди против иудействующих христиан» («Восемь слов против евреев») святого Иоанна Златоуста (IV в.), называвшего евреев не только убийцами Христа, но и пьяницами, зверями, демонами и больными извращенцами: «Человек, недостаточно любящий Христа, не сможет отстоять Его пред теми, кто Христа ненавидит» (177). Эти проповеди Златоуста обращены к тем, кто называет себя христианином, но при этом бежит в синагогу, кто, «говоря о себе, что поклоняется Христу, влечет кого-нибудь в вертепы иудеев, распявших Его» (238). Проповедник стремится доказать диаметральную противоположность христианства иудаизму, чтобы укрепить веру своей общины: «Для чего смешиваете вы то, что смешивать не должно? Они распяли Христа, которому вы поклоняетесь, как Богу. Разве не видите вы, сколь велика разница между вами? Тогда зачем бежите вы к тем, кто убил Христа, но говорите, что почитаете Его, Кого они распяли?» (78—79). In Ruether's overview chapter on the adversos Judaeos tradition from the second to the sixth century (117—182), she never mentions Judas because the tradition attacks Jews without any need for him to play a central rhetorical role.