Сьюзан Грубар - Иуда: предатель или жертва?

Наряду с этим, в «Вечном жиде» о празднике Пурим говорится, что он увековечивает резню 75 000 персов, а о длинном клипе с Петером Лорре, сыгравшим роль детоубийцы в фильме Фрица Ланга «М», со сценой убийства ребенка, что он оправдывает убийство.

Этот фрагмент заканчивается заверением Гитлера в том, что, если евреи спровоцируют еще одну мировую войну, он «уничтожит всех евреев в Европе», после чего, под оркестровую музыку, следуют кадры с толпами людей, возбужденных своими «Sieg Heils!», и солдатами, ратующими о сохранении чистоты немецкой расы под флагами со свастикой.

Получивший часть образования в США, где он научился ценить афроамериканские формы духовности, Бонхоффер критиковал расизм, сквозивший в нацистской пропаганде, а в 1939 г. примкнул к заговору против Гитлера. Бонхоффер верил, что Церковь «с надеждой смотрит на тех из народа Израильского, кто вернулся в ее лоно, тех, кто уверовал в единственно истинного бога во Христе» (Bonhoeffer, 50). Но борьбу с антисемитизмом он повел слишком поздно. Едва ли стоит оговаривать, что я никоим образом не хочу умалить значение его жертвенной жизни. Биограф Бонхоффера, Бетдж, описывает, как он «мучился» после того, как отказался от отпевания еврея (Bethge, 275). Бетдж также считал, что Бонхоффер ясно понимал, что его реакция на все происходившее вокруг него была слишком запоздалой (830). Варне занимает срединное положение между теми из современных ученых, кто представляет Бонхоффера мужественным моралистом, и теми, кто считает его «лучшим из плохих людей» (Barnes, 110-111). Барановски утверждает, что «пример Бонхоффера являет Церкви образец открытой, принципиальной оппозиции в Третьем рейхе, сопряженной с недостатком решительности» (Baranowski, 127).

Я благодарна Джеймсу Расмуссену за этот и другие переводы с немецкого. Анализирующий тот же самый фрагмент, Лителл сравнивает Бонхоффера, мужественного диссидента, и Бонхоффера-мыслителя: «Человек, чья человечность и понятия о приличиях побуждали его рисковать ради евреев и выступать против антисемитизма на практике, был лучше, чем плохая теология, заложившая основы для христианского антисемитизма» (Litell, 51).

Факенхейм приводит свидетельство Ирвинга Гринберга о словацком раввине, просившем архиепископа Каметко спасти словацких евреев от депортации. Каметко ответил: «Дело не в самой депортации. Вы не умрете там от голода и болезней. Они убьют всех вас, старых и молодых, женщин и детей — и это наказание за смерть нашего Господа и Искупителя, Иисуса Христа. У вас только один выход. Перейти в нашу веру, и я постараюсь добиться аннуляции этого постановления» (Fackenheim, 11). В 1933 г., согласно Барнсу, «Арийский Параграф стал официальной политикой в Прусской церкви», призванной исключить неарийцев из клира (Barnes, 113). В конце 1930-х гг. многие члены Конфессиальной церкви присягнули на верность Гитлеру, к великому сожалению Бонхоффера (Barnes, 122).

Книга Чэмберлена, родившегося в Англии, но женившегося на дочери Вагнера и принявшего германское гражданство, «за десять лет была переиздана восемь раз; а всего было продано 60 000 экземпляров» (Head, 64). «Согласно пророкам немецкого христианства, — поясняет Джордж Л. Моше, — у евреев не было ни души, ни достоинств, ни нравственных ценностей по той причине, что иудаизм являлся остаточным легализмом» (Mosse 129).

Лителл цитирует «Deutsche Christen», поясняя, что «специальное издание четырех Евангелий было опубликовано без еврейского влияния» (Littell, 53). Хешель приходит к выводу о том, что «пример арийского Иисуса являет собой важный феномен в истории теологии в силу того огромного влияния, что он оказал на германскую протестантскую библеистику вплоть до наших дней» (Heschel, 84). После прихода Гитлера к власти даже такой протестантский теолог, как Герхард Китель, прежде отстаивавший иудаизм и центральное место Ветхого Завета в Новом, отделил библейских иудеев от вырождающегося современного еврейства (Ericksen, 61, 68).

Бонхоффер в этом абзаце повторяет слова апостолов: «Не я ли?», чтобы подчеркнуть их растерянность и тревогу в связи с тем, что им следовало бы отождествить себя с грешниками. Немёллер также замечает по поводу Иуды: «Безучастная ненависть иудейских первосвященников вызывает у нас ужас, беспочвенность и необъяснимость измены Иуды заставляет нас содрогнуться» (Niemo{12}ller, 141); но затем он утверждает, что «Пилат, тем не менее, становится палачом Человека, чью жизнь он пытался спасти» (143).

Барт постоянно оскорбляет Иуду и иудеев. «Оба [и Матфея, и Луки] свидетельства о возмездии, постигшем Иуду, подтверждают тот факт, что ни у Иуды, ни у иудея — Иуды, как олицетворения иудеев, и иудея, воплощенного в Иуде, — в действительности нет будущего как такового, и, в частности, нет будущего для каждого из них»; «Этот иудей и Иерусалим может только погибнуть и исчезнуть, чтобы освободить дорогу другому» (Barth, 469, 470). Подобное мнение могут разделять и еврейские мыслители. Роберт Коулс цитирует Симону Вейль — «Яхве обещал Иерусалиму то же, что Дьявол обещал Христу» — и затем поясняет, что «ее знание истории и ум отказывались даже на мгновение рассматривать отношение иудеев к Иисусу — раскол в среде иудеев, сложности необычайно смутного исторического момента. Симона Вейль совершенно не принимает в расчет тех евреев, которые следовали за Иисусом, учеников и авторов Евангелий» (Coles, 60—61).

Это строка из хвалебного гимна «Laus tibi, Chrste, qui pateris» («Хвала Тебе, Иисус, познавший страдание»), часто исполняемого на немецком языке: «Oh Du armer Judas, vas hastugethon» («Увы, несчастный Иуда, что ты наделал!»). Хотя в стихах «сквозит сочувствие к Иуде. Но для Иуды это ничего не значит: он потерян» (Ohly, 78), годом спустя (после сжигания синагог и погромов еврейских магазинов в «Хрустальную ночь» [9 ноября 1938 г.]), Бонхоффер предостерегал своих семинаристов: «Сегодня горят синагоги, а завтра запылают церкви» (Barnes, 123).

Обе точки зрения обсуждает Факенхейм (Fackenheim, 13). Первым ученым был Эберхард Бетдж, цитируемый по «Этике» Бонхоффера, которую он редактировал и которую также анализирует Варне (Barnes, 126); вторым был Уильям Пек.

О том, как «еврейство Иисуса послужило центральным тропом» для евреев, равно как и христиан в Германии (11), см. в книге Хешеля «Абрам Гейгер и еврейский Иисус» (Heschel, Abraham Geiger and the Jewish Jesus).

Идею сакральной смерти, когда непорочный и посвященный человек добровольно приносит свою жизнь в жертву в подтверждение своей веры, затмевают бесчисленные жертвы, обреченные на погибель нацистами. Сравните Иисуса Шагала с высказанным Бонхоффером в 1944 г. мнением о том, что «церковь стоит не на границах, где иссякают силы человеческие, но посередине деревни». Насколько далеко Бонхоффер отошел от суперсессионизма: «Как будто она остается в Ветхом Завете, и в этом смысле наше прочтение Нового Завета до сих пор освещает Ветхий Завет» (Bonhoeffer, 282). Те же идеи звучат и в заявлении Бонхоффера о том, что христианин «должен испить земную чашу до дна, и только когда он пьет ее, с ним пребывает распятый и воскресший Господь, а он, распятый и воскрешенный, пребывает с Христом»: «Этот мир не должен быть уничтожен преждевременно; в этом Ветхий и Новый Завет единодушны» (337).