Юрий Грачёв - В Иродовой Бездне. Книга 2

Ехали день, другой. Куда — никто не знал. Наконец, состав прибыл на какую-то большую станцию. Огромные прожекторы освещали большие насыпи. Прибыли ночью. Все, казалось, было погружено в мрак неизвестности. Наутро заключенных высадили из вагонов, построили и погнали в город. Было ясно: это какая-то большая новостройка. В лагере этапникам сообщили, что они приехали в большой новостроящийся город будущего — Прокопьевск. Здесь были разведаны большие залежи каменного угля, и сюда со всех сторон направляли этапы заключенных, чтобы строить шахты и дома, в которых будут жить труженики нового города.

Бараки, где разместили прибывший этап, были деревянные, длинные, с двойными нарами. Ввиду холода и примитивности постройки нары располагались не у стен, как обычно, а отступя — посередине барака.

Этапников подвергли санобработке. В лагере своей бани не было, и заключенных под усиленным конвоем повели в городскую — огромный, как большой клуб, бревенчатый дом. Его тотчас оцепила охрана, и мытье началось. Горячей воды было в избытке, и это воспринималось непривычно. В обычных лагерных банях ее или не хватало, или выдавали по нормам — черпаками. А тут горячая вода текла из кранов, и никто в ней не ограничивал. Заключенные вымылись хорошо. И Лева после бани почувствовал себя особенно бодро.

Руководители лагерных работ начали опрашивать прибывших, что те умеют делать. Огородники и пчеловоды не требовались, и у Левы остался один выход — записаться к бригаду плотников: в них испытывали особенную нужду. Правда, он не скрыл от своего бригадира, что не специалист, а топором умеет рубить лишь дрова, но тот обещал научить.

После обязательной выдержки в карантине этапников разместили по бригадам. В бараке, где оказался Лева, было много казахов. Они резко выделялись среди русских заключенных своей многоречивостью: их говор не прерывался до ночи. Расположились на нарах так: русские — по одну сторону барака, казахи — по другую.

Зима в тот год стояла холодная. Частые сильные бураны сопровождались большими снежными заносами. Но заключенных вывели на работы. Окруженные тесным кольцом конвоя, они шагали по снегу. Без конца слышались крики:

— Не отставай! Подтянись! (Эта команда относилась к русским.)

— Жур-жур-жур! (что в переводе означало то же самое) — кричали казахам.

Бригада, в которую был определен Лева, состояла в основном из крестьян — тех вечных тружеников, которые привыкли работать и днем, и ночью. За работу они принялись с азартом, ведь тому, кто будет работать усердно, лагерное начальство посулило самую большую (в кило двести) хлебную пайку. К тому же ударный труд давал возможность заработать зачет рабочих дней. (При условии добросовестной работы заключенного и при выполнении нормы ему засчитывались дополнительные рабочие дни — не те, которыми мерялся его срок, а как бы вольные — сверх отсиженного срока.)

Строила бригада бараки и большие двухэтажные дома. Материалом для строительства служили деревянные заготовки стандартных размеров, различные же утеплители, рамы, стекло доставлялись по железной дороге.

Учтя слабые силы Левы, бригадир зачислил его просто подсобником. Юноша подносил лесоматериалы и шлак для засыпки завалин, выполнял другую работу — делал все, что ему поручали. Не было случая, чтобы он когда-нибудь отказался. Лева помнил слова Христа: «И кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два» — и, следуя им, старался исполнять все добросовестно.

Иногда на душе у него делалось тяжело: что это он, окончил почти девятилетку, имеет познания в огородничестве, садоводстве и пчеловодстве, а пригодился только на то, чтобы засыпать завалинки Да что-нибудь подтаскивать?! Но работа сглаживала боль.

Жизни без труда Лева не представлял, и когда в газетах писали, что трудом исправляют человека, что труд в нашей стране — дело чести, доблести и геройства (такие плакаты повсюду были расклеены и в лагерных стенах), он это вполне принимал, считая, что Бог, создав человека на земле, заповедал ему трудиться.

Лева видел также, что те, кто стремится к праздности и не любит труд (воры и преступный мир лагеря), особенно развращены и их излюбленное занятие — картежная игра — не только не приносит им отдохновения, но, наоборот, приводит к новым страданиям. Ведь иногда они проигрывали в карты последнее — одежду, пайки хлеба за целую неделю.'

Лева тосковал без общения. Как он ни искал, как ни спрашивал, никого из близких, то есть верующих так же, как он, не встречал. Что делать? Он решил молиться и просить Бога, чтобы Он помог ему встретиться хотя бы с одним братом (верующим).

По вечерам, когда все отдыхали на нарах: кто чинил одежду, кто рассказывал что-нибудь, кто напевал знакомую песню — Лева, хотя и не был певцом, тоже нередко пел. В тот вечер, когда, склонившись головой к столбу, на котором держались нары, юноша тихо пел, ои вдруг услышал, как кто-то всхлипывает. Заключенные много переживали и терпели, часто сильно страдали, тоскуя о близких, но редко бывало так, чтобы кто-нибудь плакал. Сердца их словно окаменели, и все чувства находили выражение только в брани — в непристойном трехэтажном мате.

— Кто это! Что это? — тревожно подумал Лева.

По другую сторону столба сидел пожилой человек. Его заплаканное лицо было обращено к Леве:

— Вы брат? Я слышал, вы пели гимн.

— Да, я брат, — воскликнул юноша. — А вы?

— Я тоже люблю Иисуса, — сказал незнакомец, утирая слезы, Я латыш, давно здесь и не встречаю никого. Все чужие.

Лева бросился к нему. Они обнялись и поцеловались.

— Вы что, брат? — послышались голоса рядом сидящих.

— Да, да, братья, — ответил Лева.

— Вот редкий случай! — удивился кто-то, — Неожиданно в лагере два родных брата встретились…

Люди смотрели на радостные, в слезах лица и думали, что действительно два разлученных брата по плоти случайно наши друг друга в лагерях. Как они ошибались! Это была не случайность. Они встретились потому, что их Небесный Отец, услышав их мольбу, дал им эту встречу. Люди ошибались еще и потому, что духовное родство объединяло глубже и значительнее родства плотского, эти братья были более родными, чем обычные братья. Пусть они встретились впервые, пусть один из них был русский, а другой латыш — все равно они были близки друг другу, потому что их породнила Голгофская кровь Христа, Они долго не спали, делились своими переживаниями, а потом, склонившись на нарах, благодарили Бога за эту необыкновенную встречу.

Встреча эта ободрила обоих. Скорбь стала не столь тяжелой. С новой силой разгорелась вера в Того, Кто слышит молитвы и отвечает просящим Его.