Бенджамин Нер - Остров Бога

И, ещё, скажите, вы детишек, пока они глупенькие, презираете? А кто вам сказал, что главное в особях, это умы? Умы эти, это только степени «Подобия», от коих зависит мощь, или наоборот, «немощь», наших возможностей в продолжение Творения. Никто не говорил, что Образ займёт в человеке одну половину его существа, а Подобие, другую. Никакого, противоестественного дисбаланса возможностей, тут нет. Те кто, далеко продвинулись в развитии своего «Образа», вполне могут отставать в трудах по улучшению заключённого в них «Подобия», они самосовершенствованием заняты, им не до украшения мира. Ежели на кораблик, какой, усадить одних штурманов, умеющих прокладывать замысловатый курс, то потонет он к чёртовой матери, быстро, и безо всяких обидных штормов. Команда нужна разносторонняя, как я.

И матросики нужны палубные, и мускулистые пьющие кочегары, и капитан с «заматерелым» ртом, и официантки стервозные, но в красивых с рюшечками трусах, и охранники, чтоб дырявили метко черепа, лезущим на палубу сомалийцам, и кок усатый нужен, потому что он, душа-человек. Вы мне верьте, я островитянин, и на безбашенных «самолюбов», насмотрелся. Да, мы совсем разные, но с одной любовью в сердце, с жалостью к немощным, и вечным сюсюканье с мелкотой, жертвенностью и страхами. Поэтому надо ждать и потихоньку перемешиваться, метисы то, как правило, умнее одного из своих родителей. Что? Какого конкретно? Нет, не скажу! Ни за что! И не обижайте, пожалуйста, никого, по тому что « ОБРАЗ»в вас должен говорить — «этого нельзя, скотина»!

Нельзя, к примеру, предпринимать необдуманные шаги, можно влипнуть. Вот как-то раз позвонили мне и говорят «Будет у тебя группа, «КОБАН» называется». «Не будет, отвечаю, — я с ними работать не стану! С таким имечком на картонке, кабанов встречать в аэропорту, чистое самоубийство! Меня ортодоксы закоренелые, ещё в зале прилёта, порвут на толстые куски».

«Через «О» пишется — говорят. Клуб, толи «отвязанных», толи «отмороженных», но точно, банкиров». Я и поехал, урод и влип, хотя был предупрежден! Хотелось мне, видите — ли, про финансы послушать, и вообще, посмотреть на живых банкиров в группе. Эх, повидал то я банкиров, на моём, на жизненном пути, но чтобы они объединялись с какой-то иной целью, кроме наведения пагубы на товарища, не слыхал.

Банкиры оказались смешные: до разговоров со мной снисходили вяло. Если глядели в мою сторону, то только с удивлением в очах: «Ой, а это что такое? О! Оно ещё и разговаривает!?». Я им не очень понравился — такой гибрид катушечного магнитофона и неизвестного им примата. Поскольку речь собственно не о них, закончим тем, что «на чай» после недели работы, один из банкиров, попытался «подарить» мне, аж целых пятьдесят шекелей, то есть то, что я даю приличному официанту за верную службу и наличие соли на столе, даже если я одну лепёшку заказал и макал её в неё. Денег я с него не взял, устыдился — может человек последнее отдаёт, а у него детки! Так и встала перед моими глазами та несчастная старуха со своими двумя лептами! М-да — « Человечество любить легко, человека — труднее».

Ну вот, опять совесть подняла свою змеиную голову, потому что был среди них один умный, образованный и приятный человек по имени Сергей. Но он был производственник с Дальнего востока, кораблестроитель, не банкир какой-нибудь! Что-то в этом есть, а?

Мне, надо сказать, на хороших «Сергеев» везёт необыкновенно, то из Ростова — на — Дону, то из Донбасса, то из Саратова подъезжают — один лучше другого. Как какой Сергей позвонит, и просится на экскурсию, почти никогда не отказываю, сразу говорю: «Я согласен»!

Приехали эти банкиры пробовать наше местное вино. Неделю пробовали, плевались продуктом в специальные кувшины, полоскали свои вкусовые сосочки, в общем, перевили хорошего вина, оскорбительное для живущего во мне алкаша, количество.

Но это всё пустяки. Катаясь по винодельням, я вновь открывал для себя места мной давным-давно позабытые, а то и вовсе невиданные: дикие пейзажи Иудейских гор, обрывы — пропасть слева, пропасть справа, а вокруг, степенные, поросшие, иерусалимской сосной, отвесные скалы и дубовые рощи. Однажды, удалившись в подручные кусты, я нос к носу столкнулся с волчищем, очень смурным и нахальным, который, по-моему, был всё-таки волчица, потому что, натурально, подглядывал. И сказанное царём Соломоном пусть и совсем по другому поводу: «не насытится око зрением», приобрело для меня в этой поездке вполне прикладное звучание. Благодаря неожиданным интересам моих друзей, я подчас оказываюсь в местах хорошо и основательно забытых. Однажды мне позвонил достойнейший, но, к сожалению, очень сильно хворавший коллега, историк-античник. Он желал посмотреть на мозаики изображавшие «Праздник Нила», весьма популярный эллинистический сюжет. И мы отправились в Ципори, а затем в Бейт Шеан, и церковь «умножения хлебов и рыб», что на побережье Галилейского моря. Очарование Израиля ещё и в том, что практически ежедневно, годами, здесь можно не повторяясь, искать и находить удивительные следы, прокатившихся по стране времён. В Ципори, который за свою длинную историю, послужил местом жительства Великих раввинов, столицей для Ирода Агриппы, и аренной кровавых восстаний, находится «вилла Диониса» с потрясающей красоты, мозаичным полом. Там среди других сцен весёлого праздника, изображён прелестный юный лик, прозванный мечтателями «галилейской Монной Лизой».

Что до меня, то я уверен, что под видом свежей юницы, художник изобразил самого Диониса. Уверен, и оснований у меня предостаточно. Автора мозаик совершенно не смутило, что заказчик попросил разместить практически рядом с «Монной Лизой», другую композицию, «блюющий Сатир». Его вот не смутило, а меня немножечко коробит.

Из Ципори, на закате его истории, вышли крестоносцы в несчастливом 1187 году, что бы сразиться с Салах-ад-Дином на поле Карней Хаттин, и сюда же в Ципори бежали уцелевшие, бросив своего короля и Святой Крест Христов, на поруганье сарацинам. Между Ципори и Бейт Шеаном, находиться национальный парк «Ганн Шлоша», названный так в память о трёх убитых арабами мальчиках, сажавших на горе Гильбоа деревья. Как говаривал один не трусливый арабист, «араб не живёт в пустыне, он её создаёт». Наверно на него произвело огромное впечатление разительное отличие еврейских, христиански, друзких и черкесских посёлков от арабо-мусульманских. У арабов лысо, совсем ничего «не содют», толи оттого, что хочется, глядя в окно вспоминать прародину, толи оттого, что просто очень лень. Лень, это такое специфическое состояние головы, когда её всё устраивает, кроме усилий. Вот на той самой прародине арабской аж до середины прошлого века пропитаться было не просто, нефть в цене не росла, хоть плачь, а доходы с неё прятали от трудящихся злые шейхи. Беда безденежья довела благородных, но кочевых арабов до того, что жили по описаниям очевидцев, скудно, в прохудившихся шатрах или пещерах бок о бок со своею вонючей скотиной. Счастливые владельцы ишака и рала процветали в глинобитных хижинах, но от солоноватой воды и те и другие мучились камушками в почках, язвами в кишках и желчью чёрной в усталых печёнках. Привередливые европейские доктора прятались, когда их звали спасать очередного камнеродящего бедуина, не желая его обонять из-за страшного запаха его же многолетнего трудового пота. Местные же целители советовали пить такое, что даже правоверные отказывались разжимать зубы и умирали страдая. Маленьких новорожденных бедуинчиков, хорошеньких, как все детки, подмывали верблюжьей мочой, той самой, которую отказывались пить их родители, а сухой помет всё той же скотины использовали в качестве присыпки и от этого природного «талька» помирали 3\4 новорожденных. То же самое, если не хуже, творилось и в наших родных палестинах, где отсутствие природных арабских ископаемых, никак не компенсировалось обилием Святых мест и сострадательностью паломников. Но сейчас они под железной пятой сионистского врага, расцвели, и даже возят детишек, хорошо пахнущих Johnson & johnson по израильским паркам, выросшим на их любимой арабской земле, на месте кошар и соленых колодцев.