Монах (Афанасьев) - Наставник и чудотворец

«Пробравшись в самую последнюю комнату, смежную с коридорчиком, который вел в покои старца, — писала она в своем дневнике, — я стала у стенки и начала наблюдать. Было тихо и благоговейно, никто не разговаривал. Перед большой иконой „Достойно есть“ горела лампада и озаряла сосредоточенные лица присутствующих. Вот вышел батюшка: весь его облик, все его движения были не те, что у отца Анатолия. Он был в длинном халатике с матерчатым поясом. На ногах мягкие туфли, в руке четки и носовой платок, углом которого он вытирал глаза. Батюшка медленно подошел к иконе, медленно перекрестился, произнес: „Заступи, спаси и помилуй, Боже, Твоею благодатию“, — и стал обходить присутствущих, не спеша каждого благословляя, но молча, не отвечая на вопросы и на просьбы принять. Подошел ко мне, благословил. Келейник сказал: „Вот матушка приехала к нам из Полтавской губернии“. Батюшка ответил: „Ну что ж, милости просим“, — и ушел. Осталась сидеть и ждать, просидела всенощную, батюшка несколько раз выходил, наконец благословил на сон грядущий. Ушла с намерением на другой день уехать.

8 августа. Опять я в хибарке отца Нектария, уже прихожу сегодня в третий раз — и все батюшка не принимает! Почему же это? Народу много, одни приходят, другие уходят. Сижу и думаю: „Батюшка отец Анатолий, к тебе я ехала, тебя нет, и ничего я не добьюсь“. Состояние ужасное. Сижу долго-долго... народу уже мало, исповедники разошлись. Батюшка выходил уже несколько раз на общее благословение, но я все никак не могу к нему попасть! Наконец, уже в десять часов, нас осталось семь человек, батюшка вышел и сказал: „Благословение вам на сон грядущий“, — надо было уходить. На меня нашло такое отчаяние: „Ну что же делать? Ведь и домой нужно уже ехать“. Батюшка заволновался, что темно нам будет идти, принес нам фонарик; я передала некоторые поручения отца Адриана — его иерейский крест, чтобы батюшка поносил, просфору и письмо. Батюшка поблагодарил и благословил. Я почувствовала покой.

9 августа. Была у обедни, потом в келлии покойного отца Анатолия, наконец сижу в хибарке отца Нектария. Сижу, сижу, и всё даром, батюшка не принимает. Берет смущение... Бьет десять часов, выходит батюшка, благословляет всех молча, а мне вдруг говорит: „Ну что ж, опоздала к отцу Анатолию, пеняй на себя, а что же ты пришла к моему недостоинству? Он был великий старец, а я только земнородный“. Господи, думаю, как же это батюшка почувствовал мои сомнения... Говорю: „Батюшка, примите меня!“ Улыбается. Уходя к себе, говорит: „Ты подожди, вот если она уступит, то приму тебя“. Лидия Васильевна (Защук), конечно, не уступает и идет к батюшке, он поворачивается и говорит мне: „Ты подожди, я сейчас“. Ждем, нас осталось только двое: я и еще одна послушница Лиза из монастыря „Отрада и Утешение“.

10 августа. Сижу опять в хибарке... Уже пять часов, сил больше нет... Вдруг выходит келейник и зовет меня. Господи, неужели? Страх, что ведь я больше не попаду уже к батюшке, что надо ничего не забыть, что надо исполнить все поручения отца Адриана. Вхожу в комнату с трепетом. Батюшки нет; в комнате полумрак, горит лампада перед образом Божией Матери „Скоропослушница“. Проходит некоторое время, я немного успокаиваюсь... Входит батюшка: „Ну что же ты, матушка, опоздала к своему старцу отцу Анатолию? Он ведь писал тебе, а ты не ехала. — Откуда он знает, что писал? — Сама виновата. Я ведь только еще начинаю, сам скорблю, что потерял своего духовного отца, а ты ко мне! Ты бы ехала в Киев, ведь у вас много духовных лиц: пятьдесят два епископа“. Я уже не в силах сдержаться и начинаю плакать. Батюшка гладит ласково по голове, усаживает и говорит: „Ну, ну, рассказывай“. Сразу так хорошо стало. Говорю, что не знаю, с чего начать: говорить ли свое или поручения отца Адриана? Батюшка мне строго говорит: „Раз приехала, говори свое, а твой отец Адриан сам захочет — так приедет, а не тебя будет посылать“. Говорили долго-долго, батюшка так участливо расспрашивал, и все, что мучило, что казалось горьким, обидным, вдруг стало таким неважным, таким легко переносимым. Чувствуется какая-то радость и любовь к батюшке. Келейник стучит и докладывает, что какая-то женщина торопится в Сухиничи, просит ее принять; батюшка разрешает, и она входит. Неужели мне уходить? Батюшка поворачивается и говорит мне: „На вот, почитай мне письма“. Распечатывает и дает: „Ты разбери, а я сейчас“. Уходит с женщиной. Я сижу, разобрала письма, очень безграмотные. Батюшки нет. Я беру книгу со стола, „Письма отца Амвросия“, и перелистываю, попадается письмо, которое подходит к вопросам отца Адриана, заданным батюшке: „А если бы по какому-нибудь случаю начались разговоры о Церкви, особенно же о предложении каких-либо перемен в ней и нововведений, тогда должно говорить истину“. Как странно, что мне открылось именно это место! Входит батюшка, я слышу, как он отправляет женщину исповедываться к какому-то иеромонаху, потом подходит ко мне и спрашивает: „Ты что это?“ Говорю, что читала, и спрашиваю, где можно купить такую книгу. „Да тебе зачем? Ведь это письма отца Амвросия к мирянам, потом собранные. Ты вот пособирай все письма, что твой батюшка получает, мы их с тобой издадим и озаглавим: „Письма к досточтимому иерею Адриану“, — ведь получает он письма?“ — „Получает“. — „А ты собирай“. Улыбается, но чувствуется такая ласка и любовь. Вдруг берет книгу и заставляет читать вслух то же письмо, которое мне сразу открылось. Читаю от начала до конца. Батюшка встает и говорит мне: „Помоги мне, а то мне все некогда, возьми это письмо, вот тебе бумага, чернила, перо; перепиши все от начала до конца и сейчас же мне принеси. Вот пойди туда, к окошечку“. Иду, батюшка за мной, усаживает меня. Кончаю переписывать и, когда у батюшки освободилось, храбро иду к нему: „Батюшка, переписала“. — „Ну и умница, вот ты теперь еще напиши: „Копия“, а тогда наше недостоинство подпишется, ты отвезешь своему батюшке отцу Адриану и скажешь, что это мы с тобой ему написали“.

Келейник несколько раз стучит и о ком-то докладывает. Уходить так не хочется! Батюшка оставляет в Оптиной до вторника 16 августа...

13 августа. Сегодня в первый раз исповедовалась у батюшки. Вошла самая последняя. Батюшка усадил на диванчик, а сам стоял рядом в епитрахили и поручах. Опять начались разговоры и расспросы. Пересмотрена была вся жизнь, при этом часто не я рассказывала, а сам батюшка как бы вспоминал некоторые важные мои случаи и поступки. Всё время была мысль: „А вдруг я что-нибудь забуду или не так объясню“, — но чем дальше, тем больше и больше чувствовалось, что батюшке объяснять ничего не нужно, он сам объяснял, почему и отчего то или другое случилось в моей жизни. Наконец батюшка спросил: „А ты хочешь завтра приступать к Божественному причащению?“ — „Да, да, батюшка“. — „Ну, так подойди к Божественной благодати“, — и подвел меня к иконам. Я думала: „Вот сейчас начинается исповедь“. Вдруг почувствовала епитрахиль на голове и услышала слова разрешительной молитвы: „Прощаю и разрешаю чадо мое духовное“. Кто исповедовался у батюшки, тот знает, какая всегда радость бывает в душе от этих слов: „чадо мое духовное“. Какое счастье быть его чадом! Исповедь окончилась, я вышла из хибарки и от всего пережитого только что — просто не понимала где я!..