Монах (Афанасьев) - Наставник и чудотворец

15 августа. Сегодня была торжественная служба, служил епископ Михей. Потом принесли икону Калужской Божией Матери. Вечером удалось побывать у батюшки и выяснить вопрос, у кого мне исповедоваться дома. Батюшка заставил меня называть всех священников по имени, а когда я никак не могла вспомнить имя одного старичка-священника из кладбищенской церкви, он мне сказал у него и исповедоваться и прибавил, чтоб и отец Адриан тоже у него бы исповедовался. А он как раз и был духовником всего нашего духовенства. Батюшка много шутил, говорил, что приготовит отцу Адриану приход в Козельске и вызовет нас всех в Козельск через год.

Завтра сказал прийти к нему в двенадцать часов для напутствия на дорогу.

16 августа. С утра носили икону Калужской Богоматери по келлиям, потом все пошли ее провожать. У колодца Святого Пафнутия было освящение воды архимандритом Пантелеймоном. Так хорошо молилось, все время шла рядом с иконой, всю дорогу читали акафист и пели. Набрала воды и пошла к батюшке. Батюшка так трогательно снаряжал в дорогу. Дал мне свой носовой платок, куда увязал сухариков. Меня благословил иконкой Казанской Богоматери, на которой написал: „Благодать“. Дал иконку для отца Адриана и вернул его крест. Так ясно, отчетливо читал молитвы напутственного молебна. Была мысль: „Хоть бы Господь привел побывать у батюшки“. Попросила батюшку разрешить еще приехать. „Конечно, приезжай, приезжай зимой, тогда у меня народу мало и я скучаю“. — „Батюшка, да ведь все равно народ у вас будет и трудно будет к вам попасть“. — „Нет, нет, приезжай, я буду принимать тебя каждый день“. Простилась с батюшкой с теплым, благодарным чувством. Хотя бы подольше сохранилось это состояние! Спаси его, Господи, дорогого нашего батюшку. Вечером выехала из Козельска».

Письма старца всегда кратки, но в них содержится точный ответ — наставление духовное по поводу того, о чем было спрошено. К сожалению, их сохранилось немного. Характерно для отца Нектария ориентирование корреспондента на мысль о вечном. «Желаю вам провести этот год и прочие годы жизни в богоугождении, в помышлениях о вечности, в делах для вечности, — пишет он 18 января 1922 года. — Врага и приносящие искушения злые мысли отгоняйте молитвою: „Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного“. Молитва эта может совершаться при всех занятиях». «Посылается скорбь всегда для того, — пишет старец в том же году, 7 сентября, — чтобы человек молитвою почерпнул милость Божию, сторицею скорбь превышающую... Дочке скажите, что здоровье ее души и тела зависит от частого и достойного приобщения Святых Христовых Таин. Пора воспользоваться данным ей даром жизни во славу Божию, ибо лишь в ней наше вечное блаженство, только в общении с Господом, в послушании слову Его, в чтении оного, только вера и праведность (или стремление к ним ежечасное), взятые вместе, а не раздельно, только безропотность и благодарение Бога за все посылаемое избавляют нас от всяких болезней, скорбей, напасти, возмещая все сии средства миром и радостью о Дусе Святе».

Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах (Мф 5, 11 – 12). Сие слово Божие да будет вам и утешением и крепкою надеждою. Стойте крепко в своей вере к Богу и уповании на Него, и Господь не посрамит. А что сделает Господь — во всем том положитесь на волю Божию, благую и совершенную. Так терпели святые мученики и так уповали, и Господь не посрамил их: прославил их и Сам прославился в них. Предлежат и вам таяжде слова, аще последуете стопам их. А что дороже всего — радость неизглаголанная вечного спасения, еже буди получити вам благодатью великого Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа (23 января 1923 года).

Монастырь так или иначе жил духовной жизнью. Власти начали терять терпение. Об этом говорят два небольших документа из Калужского госархива (фонд Губисполкома).

Вот первый: «НКВД. Калужский губотдел. Секретно. Заведующему Отделом управления Козельского уездисполкома. При сем препровождается копия циркуляра, где говорится, что монахи состоять в артели не могут, и секретарю предлагается не регистрировать таковых... Их дело скоро будет слушаться в суде, и надо принять меры к их выкуриванию из монастыря. 20.01.1923 г. (Подпись)».

Следующая бумага относится к весне 1923 года, когда арестован был старец Нектарий и вместе с ним многие еще находившиеся в обители монахи. В Оптиной остались пока только музей и библиотека, а также больница (как уездная). Вот эта бумага: «НКВД. Калужский губотдел. Совершенно секретно. Циркуляр по Козельскому уезду. В связи с ликвидацией монастырей вся монастырская рать расползлась и разползается по окрестным деревням и ведет контрреволюционную агитацию среди крестьян против Советской власти, каковая агитация начинает чувствовать под собой почву, а поэтому ГПУ предлагает немедленно, совместно с уездисполкомами, выслать из территории уездов всех монахов и монашек по месту их происхождения. О последующем представить списки на этот элемент, куда каждое лицо выслать. 16 апреля 1923 г. (Подпись)».

Отцу Нектарию было предложено властями отказаться от приема посетителей. Это была угроза ареста. Тогда явились ему в тонком сне все прежние оптинские старцы и сказали: «Если хочешь быть с нами, не отказывайся от духовных чад своих!» И он не отказался. Не изменил порядка своей жизни ни в чем.

В самом начале 1923 года, в январе, приехала опять в Оптину матушка Евгения Рымаренко. Как и в предыдущее посещение обители, она вела дневник. Это уже, можно сказать, почти последние оптинские страницы, тем и драгоценнее они для нас.

[20 января] «Приехала, слава Богу; просто не верится, что Господь опять привел меня в благословенную Оптину... Наконец я и в хибарке; два часа, сейчас должен выйти батюшка. Чувствую, что очень волнуюсь и даже боюсь попасть к батюшке — такой сумбур в голове и усталость! Но вот вышел келейник отец Севастиан и попросил всех отъезжающих; за ними пошли все, и я в том числе. Стала я в сенцах, в очереди; слышу, как батюшка в приемной читает молитву к путешествию, всех отъезжающих кропит святой водой, а потом идет и ко всем нам с кропилом и каждого тоже окропляет. Подошел ко мне, поднял кропило и так ласково-ласково: „Матушка, радость ты наша, что же ты к нам приехала? Мы очень, очень благодарны, и нам это будет полезно, но что же мы можем тебе дать?“ Покропил святой водой, обошел дальше всех, вернулся опять, подошел ко мне и потянул за руку; можно было остаться в приемной, но сделалось как-то страшно, да и чувствовалась усталость после дороги. В душе же было какое-то ликование — решила уйти со всеми остальными.