Василий Чернов - Евангельские притчи Господа нашего Иисуса Христа с толкованиями святых отцов и учителей церковных

Для правильнаго разумения сей притчи надлежит взять в соображение общее правило, что как видимый предмет притчи, по свойству вещей, не во всем может быть сходен с предметом, означаемым притчею, то не все, что принадлежит к повествованию притчи, может принадлежать к ея уподобительному значению и толкованию. Например, в притче о судии неправедном, «Бога не боящемся и человек не срамляющемся» (Лк. 18, 2), который вдове, долго, ежедневно неотступно просившей защиты, оказывает наконец просимую справедливость, к уподобительному толкованию принадлежит, во-первых, самое имя судии, во-вторых, последняя часть повествования, и сим иносказанием означается, что Бог усердную и неотступную молитву наконец приемлет и исполняет: а подробныя черты первой части повествования, изображающия судию неправедным, «Бога не боящимся и человек не срамляющимся», не принадлежат к уподобительному толкованию притчи: потому что в сих чертах являются человеческия свойства, очевидно, не сообразныя с святостию Судии Бога. Подобно сему и в притче о неправедном приставнике, неправда и неверность входят только в повествование притчи для его полноты, а к уподобительному значению притчи не принадлежат, как черты не совместныя с духом учения Христова.

Истинное же значение притчи определяется следующими чертами. Приставник управляет чужим имением: подобно сему всякий человек в настоящей жизни пользуется богатством и другими дарами Божия творения и провидения, не как независимый обладатель, никому не обязанный отчетом, но как приставник, обязанный отчетом Богу, Которому единому первоначально и существенно все принадлежит. Приставник наконец должен оставить управление, и дать в нем отчет: подобно и всякий человек, с окончанием земной жизни, должен оставить то, чем распоряжал на земле, и дать в своих действиях отчет пред судом Божиим. Отставляемый приставник видит, что останется скудным и бездомным: подобно сему преставляемые от земной жизни, иные благовременно в смиренном самопознании открывают, а иные поздно усматривают, что они скудны подвигами и добродетелями, что не стяжали довольно веры и любви к Богу, не довольно укрепились в молитве, не совершили достаточных подвигов воздержания и самоотвержения, или страдания за истину, которые отверзли бы для них одну из обителей небесных. Что делать бедному приставнику? Что делать скудной душе? Приставник имеет надежду быть принят в домы тех, которым он от избытка ввереннаго ему управления сделал одолжение. Душа, при недостатке совершенства, имеет надежду, что бедствующие и скорбящие, которым она от своего земнаго благосостояния подавала помощь и утешение, благодарною молитвою веры, помогут и ей отворить дверь вечнаго крова, которую себе отверзают верностию в подвиге терпения.

Конечное слово притчи ясно показывает, что она, употребляя мирское мудрование в подобие духовной мудрости, отнюдь их не смешивает: «сынове века сего мудрейши паче сынов света в роде своем суть» (Лк. 16, 8). То есть: как жаль, что чада мудрости мирской имеют довольно искусства, среди самаго разрушения, темными средствами устроить свое временное благосостояние, а чада света, ученики мудрости Божественной, часто не употребляют довольно тщания, чтобы при ея свете, с ея силою, уровнять и управить свой путь в вечные кровы!

Остается изъяснить выражение: «мамона неправды», чтобы не ясно понимаемыя слова не закрывали чистоты учения.

У сириян был идол, который назывался «мамона», и суеверно почитался покровителем богатства. От сего и к самому богатству перенесено то же название: «мамона». Господь, конечно, не без причины, вместо простаго названия богатства, употребил слово «мамона», в котором с понятием «богатства» соединяется понятие «идолослужения»: и причину сего не иную можно предположить, как ту, что хотел означить не просто богатство, но богатство, с пристрастием собираемое, с пристрастием обладаемое, делающееся идолом сердца.

Таким образом определяется смысл и целаго выражения: «мамона неправды». Это значит богатство, которое, чрез пристрастие к нему, сделалось неправедным, или порочным: ибо в священном языке неправда может означать вообще порок, подобно как и правда — вообще добродетель.

Что же посему значит наставление: «сотворите себе други от мамоны неправды»? Это значит: богатство, которое чрез пристрастие легко становится у вас мамоною неправды, веществом порока, идолом, обратите в доброе стяжание чрез благотворение бедным, и приобретите в них духовных друзей и молитвенников за вас.

Что касается до тех богатых, которые не только не свободны от неправды пристрастия к богатству, но и отягчены неправдою злоприобретения: они напрасно ищут легкаго способа прикрыть свою неправду в притче о неправедном приставнике. Но если хотят истиннаго, собственно к ним относящагося наставления, то найдут оное в истории мытаря Закхея. Тогда как он неправду пристрастия к богатству очищает милостынею; «се пол имения моего, Господи, дам нищим», другую, более тяжкую, неправду злоприобретения заглаждает справедливым удовлетворением обиженных: «Аще кого чим обидех, возвращу четверицею» (Лк. 19, 8).

Премудрый сын Сирахов приписывает милостыне достоинство жертвы и богослужения. «Творяй милостыню, аки жряй жертву хваления» (Сир. 35, 2). Но приношение Богу должно быть чисто не только от гнусности, но и от низости. «Да не принесеши, — говорит Закон, — цены песии в дом Господа Бога твоего» (Втор. 23, 18). Посему можно судить, как нужно заботиться о том, чтобы подаваемое в милостыню было почерпаемо из чистаго источника.

При сем приходит на мысль спросить: очень ли хорошо поступают, когда говорят: дай деньги на зрелище, или на другое суетное увеселение; половина их издержится для твоего удовольствия, а другая обратится в милостыню. Что тут будет? Милостыня ли очистит суету? Или суета лишит чистоты милостыню? Найдется ли на сие ответ, который был бы приятнее вопроса? Но, конечно, не подлежит сомнению то, что, если бы назначаемый на благотворительное увеселение деньги, с устранением увеселения и на него издержек, сполна были отданы на милостыню; то милостыня была бы вдвое больше и несравненно чище. Апостол учит нас «плакати с плачущими» (Рим. 12, 15), а не ликовать с мыслию о несчастных, и не переполнять чашу веселия, чтобы дрождие досталось плачущим.

Надеюсь впрочем, что никто не оскорбится нашею заботою, чтобы изобретательное искусство благотворительности, доброе в намерении, сколь можно более имело достоинства в средствах и способах действования.

Успокоим движение мысли и слова в безпрекословно верном общем правиле: «Чти Господа от праведных твоих трудов» (Прит. 3, 9), как делами благочестия, так и делами благотворения ближнему. Аминь.