Монахиня Евфимия - Испытание чудом. Житейские истории о вере

Победный знак нашего Бога.

В ту ночь отцу Аврамию [48] В основе повествования – житие преподобного Аврамия Затворника и блаженной Марии Хиданских (память 11 ноября/ 29 октября ст. ст.). Автор пользовался «Житиями святых» святителя Димитрия Ростовского, а также житием святых Аврамия и Марии, написанным их другом и сподвижником, преподобным Ефремом Сирином. Однако в отдельных случаях автор счел возможным прибегнуть к вымыслу, чтобы дать ответ на некоторые вопросы, неизбежно возникающие при чтении этих житий. Например, почему преподобный Аврамий бежал из дома не до своей вынужденной свадьбы, а спустя неделю после нее? Почему он стал искать свою племянницу лишь через два года после ее побега? приснился странный и страшный сон. Шурша и извиваясь, к нему в келью медленно вполз огромный змей. Неожиданно его упругое чешуйчатое тело взметнулось в прыжке – схватив испуганно метавшуюся под низким потолком кельи белую голубку, змей проглотил ее и так же неспешно уполз восвояси. А Аврамий проснулся и долго сидел в темноте, размышляя над загадочным сновидением. Похоже, оно предвещает недоброе. Уж не надвигаются ли новые гонения на Святую Церковь? А может, грядут раскол или ересь? Сколько людских душ уловит тогда древний змий и отец лжи! О том страшно даже помыслить… Но какой беды ждать, к чему готовиться? Впрочем, зачем гадать о будущем, изменить которое человеку не под силу? Не лучше ли возложить надежду на Бога? Человеколюбче Господи, Ты все ведаешь, Ты Один разумеешь, что значит это видение. Да будет на все святая воля Твоя!

После молитвы на душе старца стало покойно, как бывало всегда, когда он беседовал с Богом и предавался в Его волю. Однако через два дня Аврамию снова приснился сон, не менее страшный и загадочный, чем прежний. И в нем опять был змей. Тот самый, уже виденный им в предыдущем сне. Он подполз к ногам старца, так близко, что едва не коснулся их. И вдруг лопнул, словно перезревший бобовый стручок. Аврамий с отвращением смотрел на издохшего змея. Но вдруг заметил в его чреве комок белых перьев. Бедная голубка! Объятый жалостью, старец протянул руку к птице, взял ее в свои ладони… И вдруг ощутил, как она дрожит и трепещет в его руках, как бьется ее сердце. Жива! Она жива! Господи Жизнодавче, слава Тебе!

Господи, Спаситель всего мира! Возврати в ограду Твоего стада Свою агницу Марию, чтобы старость моя с печалью не сошла во ад…

Аврамий проснулся и воспел хвалу Богу. Однако его племянница Мария, жившая в соседней келье, отчего-то не спешила присоединиться к нему. А ведь прежде она всегда делала это… если не вставала на молитву еще раньше его. И тогда он слышал из-за стены голосок девушки, певшей молитвы и псалмы. Отчего же на сей раз Мария безмолвствует? Впрочем, она молчит уже второй день. Что с ней?

– Мария! – позвал Аврамий, подойдя к двери, разделявшей их кельи. – Ты слышишь меня, Мария?!

Ответа не последовало.

– Мария! – на сей раз старец говорил громче и строже. – Ты не молишься уже второй день. Что с тобой? Или тебе лень молиться? Вспомни, что было с безумными девами, поленившимися припасти елея для своих светильников! Бойся прогневать своего Небесного Жениха! Страшись Его кары!

Ни слова, ни звука в ответ. Объятый недобрым предчувствием, Аврамий распахнул дверь и замер на пороге. Келья Марии была пуста. Так вот что означали его страшные сны! Но какой волк украл его непорочную овечку, его дитя, которое он родил не по плоти – во Христе! [49] Кор. 4, 15. Впрочем, если бы Марию похитили, она бы сопротивлялась, звала на помощь. И Аврамий защитил бы ее, как подобает доб рому пастырю, готовому положить жизнь и душу за вверенных ему овец. Выходит, она ушла по доброй воле… сбежала! Неблагодарная! Двадцать лет его трудов пошли насмарку: Мария предала своего Небесного Жениха! Горе ей! Упав на колени, Аврамий взмолился:

– Господи, Спаситель всего мира! Возврати в ограду Твоего стада Свою агницу Марию, чтобы старость моя с печалью не сошла во ад…

Как же ему не скорбеть! Ведь теперь держать ответ перед Богом придется не только Марии, но и ему, не сумевшему спасти душу племянницы от соблазнов суетного мира. Но разве он в чем-либо виновен? Ведь он сделал все для блага Марии. Разве он виноват в том, что после двадцати лет подвижнической жизни ей вдруг вздумалось свернуть с пути спасения на путь погибели?!

– Не презри моления моего, но пошли благодать Твою, да исхитит ее из уст змия! – молился старец. Но на сей раз между ним и Богом словно воздвиглась стена. Как видно, разгневанный Господь отвратил Свой лик не только от согрешившей Марии, но и от Аврамия.

А ведь он служил Богу уже сорок лет. Можно сказать – всю жизнь…

Их семья слыла счастливой. Еще бы! Дом – полная чаша, а между домашними – лад и согласие во всем. По крайней мере, так казалось тем, кто видел, как каждое воскресенье, каждый праздник они всей семьей идут к обедне. Впереди шел Симон, отец Аврамия, казавшийся смиренным иноком, переодетым в платье зажиточного горожанина. Рядом с Симоном, гордо подняв голову, шествовала его жена Марфа, разряженная в пух и прах, и массивные серебряные украшения, которыми она была увешана с головы до ног, звенели и бряцали в такт ее шагам. За родителями, почтительно склонив головы, следовали дети: старший сын, Авив, и младший, Аврамий. На редкость благочестивая, на зависть дружная семья. Разве не так?

Заказов у него было хоть отбавляй: кому – браслет, кому – кольцо, кому – ожерелье

Да, в их семье были благочестие и достаток. Вот только счастья не было. Потому что не было любви. Ее заменял долг, который был обязан выполнять каждый из членов их семьи. Симон был обязан работать, чтобы прокормить жену и детей. Обязанностью Марфы было ведение хозяйства. Что до их сыновей, то они должны были помогать родителям и беспрекословно подчиняться им во всем. Ибо родители всегда правы и желают им добра. И лучше их самих знают, в чем состоит это самое добро. Ведь дитя неразумное подобно коню необъезженному, что носится семо и овамо, пока не низвергнется в пропасть – потому нужна и тому и другому для их же блага крепкая железная узда. Сомнение в родительском праве решать судьбу детей приравнивается к непокорности. А непокорность – к нарушению сыновнего долга. По крайней мере, так считала Марфа, ревностно следившая за тем, чтобы каждый из ее домашних неукоснительно выполнял свой долг. А Симон во всем соглашался со своей властной супругой и, радея о выполнении своего долга перед семьей, работал с утра до ночи. Благо, он слыл одним из лучших ювелиров Эдессы [50] Эдесса – ныне Шанлыурф – древний город на юго-востоке современной Турции. В Эдессе пострадали за Христа и были погребены святые мученики Гурий, Самон и Авив. А ранее Спаситель послал в дар здешнему правителю Свой Нерукотворный образ. и потому заказов у него было хоть отбавляй: кому – браслет, кому – кольцо, кому – ожерелье, кому – чеканные бляхи для пояса или конской сбруи. Вдобавок в мастерской у Симона был припрятан кувшин с вином, к которому он то и дело прикладывался во время работы. И по мере того как пустел кувшин, Симон преображался. Обычно угрюмый и молчаливый, он становился веселым и разговорчивым… даже шутил с помогавшими ему сыновьями, чего никогда не позволял себе, будучи трезвым. Возможно, именно поэтому Авив и Аврамий держали язык за зубами, скрывая от матери отцовскую тайну.