Монахиня Евфимия - Испытание чудом. Житейские истории о вере

– И как же ее зовут?

– Мария!

– Вот как! – воскликнул Аврамий. – Так зови сюда эту свою Марию!

– Эй, Мария! – позвал хозяин. – Выйди-ка сюда. Тут к тебе гость!

Занавеска в дальнем конце комнаты колыхнулась, и в дверном проеме показалась женская фигура. И, вглядевшись в вошедшую, Аврамий содрогнулся. Не от омерзения – от жалости.

Яркое платье, не столько прикрывающее тело, сколько делающее его лакомой приманкой для мужчин, серебряные украшения на руках, в ушах, на шее, руки, оголенные по плечи. И взгляд, полный отчаяния и безысходности. Несчастная, что ты над собой сделала? Зачем?!

Эти слова уже рвались с губ Аврамия. Однако вслух он произнес совсем иное:

– Вот, значит, ты какая! А ну-ка, поди сюда, милашка! Садись вот сюда да обними меня покрепче! Эй, хозяин! Вина! Сейчас мы с твоей красавицей славно повеселимся! Держи задаток!

Поймав на лету брошенный золотой (по правде сказать, то были единственные деньги, оставшиеся у Аврамия после покупки коня и мирской одежды), хозяин рассыпался в благодарностях щедрому господину офицеру. И с проворством холуя, выбившегося из грязи в князи, но в душе оставшегося все тем же холуем, безжалостным к подчиненным, но заискивающим перед высшими, засуетился, закричал на поваров, угрожая, что выпорет их всех, если они сейчас же не приготовят и не подадут на стол гостя жаркое из самого лучшего мяса. Мало того – он лично сбегал за вином, уверяя Аврамия, что такое вино даже здешний градоначальник пьет лишь по праздникам. Но Аврамию по-прежнему казалось: он сейчас в аду. И потому вино показалось ему горше желчи и оцта, а жареное мясо – омерзительнее, чем гниющая мертвечина. Господи, какую великую жертву он приносит ради спасения Марии! Он, монах, за все годы своего иночества не евший хлеба досыта, не пивший вдоволь воды, сейчас ест мясо и пьет вино, чтобы спасти ее погибшую душу от греховной скверны. Наверное, ангелы на небесах дивятся сейчас его подвигу, его жертвенности и великодушию! О, премудрость премудрых, о, разум разумных!

Яркое платье, не столько прикрывающее тело, сколько делающее его лакомой приманкой для мужчин, серебряные украшения на руках, в ушах, руки, оголенные по плечи… Несчастная, что ты над собой сделала?

Тем временем Мария обвила руками его шею, прильнула к ней губами – Аврамий вздрогнул, словно его обожгло каленое железо. И девушка отпрянула [66] В житии преподобных Аврамия и Марии причина ее поведения объясняется так: «В то время как она целовала его, ощутила исходящее от чистого и многими подвигами умерщвленного тела его благоухание». Тогда она вспомнила дни своего былого подвижничества и стала скорбеть о них. . Неужели она узнала его? Теперь все насмарку… Его жертва оказалась напрасной. Пожалуй, отец Стефан был прав, отговаривая Аврамия от этой поездки. Он оказался подобен неразумному человеку, который, не умея плавать, бросился на помощь тонущему и ушел на дно вместе с ним.

Аврамий украдкой покосился на Марию. Та сидела, закрыв лицо руками. Впрочем, в следующий миг она заговорила. И в ее голосе слышались те же безысходные скорбь и отчаяние, что читались в ее взгляде:

– Горе мне…

– Что с тобой, Мария? – удивился хозяин. Надо сказать, что все это время он вполглаза наблюдал за Аврамием. При этом с его лица не сходило то одновременно подобострастное и насмешливое выражение, с каким холуй взирает на амурные проказы своего престарелого барина и юной фаворитки оного. И при этом думает: стар кот, а молочко любит, только сливочки-то мне достанутся… – Я тебя не узнаю. Ты живешь здесь уже два года, но такого я от тебя еще не слышал. Что это на тебя сегодня нашло?

– Я – живу? – промолвила Мария. – Да разве я живу? Если бы мне умереть раньше, я была бы счастлива!

И снова Аврамию захотелось разрыдаться от жалости. Но он опять совладал с собой. Еще не время открыться! И потому ему нужно вытерпеть эту муку – ради блага Марии! Сердце, крепись…

– Замолчи! – грубо оборвал он Марию. – Нашла время для нытья! Не раньше, не позже… Эй, хозяин! Ты что, оглох?! Еще вина!

Сердце его разрывалось от боли. И, чтобы не выдать себя, он ел и пил всю эту мерзость, что лежала перед ним на глиняном блюде, плескалась в его чаше. Господи, Ты принес Себя в жертву за спасение людей! Прими это как мою жертву ради спасения Марии! И, имиже веси судьбами, спаси ее!

Тем временем вихрастый оборванный мальчишка по имени Дула, спрятавшись за полуоткрытой входной дверью, не отрывая глаз, смотрел на Аврамия и Марию. И ему все больше казалось… впрочем, кому есть дело до дум и догадок маленького раба?!

– Пойдем, господин! – встав из-за стола, Мария с пьяной усмешкой поманила Аврамия рукой. – Нам пора спать…

Аврамий последовал за ней, моля Бога вложить в его уста слова, способные пробудить совесть падшей племянницы. Ведь иначе душа Марии будет навсегда потеряна для него и для Господа.

Он вошли в полутемную комнату, посредине которой, как мраморная гробница в склепе, белело высокое застланное ложе. Аврамий поспешил усесться на постель – он едва держался на ногах. Тяжело же ему дается мерзкая роль офицера-кутилы! Впрочем, должно доиграть ее до конца. Еще немного…

– Закрой дверь, моя красавица! Вот так… А теперь поди сюда!

Мария подошла и опустилась перед Аврамием на колени, чтобы разуть его. Он схватил ее за плечи, привлек к себе и стал целовать. И вдруг сорвал с головы шапку, скрывавшую его лицо…

– Мария, дитя мое, ты узнаешь меня? Теперь он уже был не в силах сдержать слезы.

И потому не мог разглядеть ее… Лишь чувствовал, как девушка трепещет в его руках, словно пойманная голубка.

– Что с тобой случилось, дитя мое? Где ангельский образ, который ты имела? Где воздержание и слезный плач твой? Ты как будто спустилась с небес в ад! Кто загубил тебя? Скажи…

– Я сама… – простонала Мария. – Я сама во всем виновата. Этот человек… он приходил к тебе много раз. И однажды увидел меня в окошке. Мне не надо было с ним говорить. А я заговорила… Думала: если он – монах, то разве монах способен причинить мне зло? Он же Божий служитель. Потом он уговорил меня выйти к нему… Если бы я знала, чем все кончится! Господи, если бы мне умереть раньше! За что я живу?!

– Но почему ты не покаялась? Почему не рассказала мне о своем падении? Мы с Ефремом стали бы молиться за тебя!

– Я боялась… Бога и тебя. Ведь я погубила плоды своих подвигов, осквернилась, погубила свою душу. Мне казалось: дерзни я заговорить с тобой, меня испепелит небесный огонь. И как я, предавшая своего Небесного Жениха, осмелюсь молить Его о прощении? Мне нет прощения и нет спасения. Увы, у меня не хватило смелости убить себя. И тогда я решила бежать туда, где никто меня не знает, хоть в самый ад – ведь только там мне и место! Почему смерть забыла меня?! Ведь я давно уже мертва!