Сергей Зарин - Аскетизм по православно-христианскому учению. Книга вторая: Опыт систематического раскрытия вопроса

Отличительными качествами проявляющейся в таком направлении силы θυμὸς являются благоразумие [1330]и справедливость [1331].

Отсюда психическими элементами, входящими в состав анализируемого феномена, оказываются прежде всего негодование в добром, бескорыстном смысле этого слова, а также скорбь о человеке, вызвавшем своим отдельным поступком или целым поведением реакцию силы θυμὸς [1332].

Описанное нами должное, желательное проявление силы θυμὸς называется иногда – и нередко – также словам ὀργή [1333], – т. е. тем самым термином, который специально употребляется для обозначения греховного аффекта, одной из восьми главных, основных «страстей».

В этом общем смысле ὀργή отмечает собой то устойчиво возбужденное, напряженное состояние человеческого духа, которое проистекает от избытка и бодрости сил человека [1334]. Само по себе оно не носит в себе нравственной определенности, которая основывается только на направлении воли (ἐπὶ τῇ ἐξουσίᾳ) человека [1335].

При осуществлении цели богоподобия, в подчинении разуму, ὀργή оказывается состоянием не только безгрешным [1336], но и прямо желательным, как орудие при достижении человеком высших религиозно–нравственных целей – в деле воспитания христианских добродетелей [1337]. Но при эгоистическом состоянии жизнедеятельности человека происходит склонение (ἡ ῥοπή) силы ὀργή «к худшему» (πρὸς τὸ χεῖρον) [1338], так как он в направлении, способе и формах своего проявления определяется уже не разумом, а страстями. В таком случае, уклонившись от своего первоначального назначения, ὀργή оказывается уже состоянием противоестественным (παρὰ φύσιν) [1339], становится в ряд других порочных страстей , приобретая все их дурные свойства, – и вот пред нами является новая, « неразумная страсть гнева » [1340].

Вся энергия θυμὸς – изливается теперь в бурных стремительных порывах, вся сила сердечного возбуждения [1341]проявляется и расходуется по поводу личных неудач обыденного существования, личных столкновений, обид и огорчений. Защищается от чуждых покушений теперь уже не слава Божия, не благо и спасение ближнего, не собственная идеальная, разумная, богоподобная природа человека, а только эмпирическое бытие человека со всеми его случайными принадлежностями, привычками, склонностями, интересами, внешней обстановкой и т. под.

Страстное состояние, имеющее в основе господство чувственного эгоизма (т. н. «телесные» страсти), а также привязанность к материальным благам («сребролюбие»), достигает, т. обр., своей наивысшей интенсивности и бурной стремительности именно в «гневе».

В этой интенсивности человеку дальше идти уже некуда, – он и без того дошел, как мы видели, до nеc plus ultra, до бешенства в отстаивании своих личных интересов, своей неприкосновенности. За бурными порывами, по законам психической жизни, должна последовать реакция, в виде ослабления, упадка душевной энергии. И этот упадок, действительно, наступает, выражаясь в новых аффективных состояниях печали (ἡ λύπη) и уныния (ἡ ἀκηδία) [1342].

Поставление человеком себя самого в качестве верховного блага, – нашедшее свое конкретное выражение в предшествовавших страстях, с неумолимою последовательностью приводит к патологическим состояниям печали и уныния , которые наступают с неизбежностью, свидетельствуя и выражая собою факт непроизводительной растраты душевных сил, ослабления её энергии, вследствие предшествующего порабощения воли страстям. И, действительно, по аскетическому учению печаль не может найти себе доступа в ту душу, в которой ранее не свили себе прочного гнезда какие–либо другие страсти [1343], свидетельствующие о любви человека к міру [1344], о его пристрастии (ἡ προσπάθεια) к чему–либо [1345], о его склонности к чувственным, вообще к эгоистическим удовольствиям, лишение, отсутствие которых, невозможность, по какой бы то ни было причине, получить их, притупление восприимчивости к ним, – все эти обстоятельства, по известным психологическим законам, способствуют возникновению и развитию в душе состояния, противоположного удовольствию (τὸ ἀντικείμενον τῇ ἡδονῇ), т. е. печали [1346]. Другими словами, – печаль возникает вследствие неудовлетворенности страстных желаний, или удовлетворения их неполного, не доставляющего удовольствия [1347].

Гибельность этой страсти открывается в особенности из того, что она, будучи противна христианскому настроению любви к Богу и ближним, решительно с ним несовместима. Человек, подверженный этой страсти, не может проходить созерцательный подвиг надлежащим образом, – она «не позволяет ему ни совершать молитвы с обычной ревностью сердца, ни с пользой заняться чтением Св. Писания; ко всем обязанностям трудов или богослужения (rеligionis) делает нетерпеливым и неспособным (aspеrum), погубив всякое спасительное предприятие и возмутив постоянство сердца» [1348].

Являясь важным препятствием для созерцания (ἐμπόδιον θεωρίας) [1349], λύπη нарушает и нормальные отношения к ближним, так как не позволяет одержимому ею человеку быть спокойным и кротким (tranquillum ас mitеm) к братьям [1350]. Наполняя все изгибы сердца желчью и горечью, названный аффект приводит одержимого им человека к тому, что он оказывается не в состоянии с обычною приветливостью принимать посещение даже любезных и близких лиц; чтобы они ни высказали ему «в приличном разговоре» (confabulationе compеtеnti), все ему представляется неудобным и лишним, сам же он не может дать им деликатного, любезного ответа [1351].

Такие гибельные последствия страсти λύπη проистекают из того, что она, по самому своему существу, совершенно расслабляет и угнетает (labеfactat ас dеprimit) душу человека [1352]. По метафорическому определению св. Григория Б. , λύπη есть «грызение сердца и смятение» (δηγμὸς καρδίας καὶ σύγχυσις) [1353].

И в данном случае, анализируя аффективное состояние λύπη, свв. отцы–аскеты отмечали тот факт, что эгоистическим направлением религиозно–нравственной жизни здесь извращается, становится одним из препятствующих условий к достижению спасения собственно такое настроение человека, психологическая основа которого (λυπηρὰ διάθεσις) [1354], напечатлена в природе человеческой, как несомненно полезное средство [1355], условие, благоприятствующее в деле осуществления человеком его религиозно–нравственного назначения. Возникая по поводу « познания » истинного « блага » (ἡ εἴδησις τοῦ ἀγαθοῦ) [1356], с одной стороны, и сознания порочности собственной жизни [1357], а также при виде грехов ближних [1358], с другой, λυπηρὰ διάθεσις поддерживается и питается созерцанием будущего блаженства (futuraе hеatitudinis contеmplationе) и желанием совершенства , необходимого для первого. Под влиянием созерцания бесконечнаго идеала, человек не только все глубже и глубже начинает чувствовать, яснее и яснее сознавать бедность человеческого естества вообще (τὴν πτωχείαν τῆς ἀνθρωπίνης φύσεως) [1359], несовершенство настоящей жизни [1360]в её наличности, но вместе с тем – и главным образом – приходит в «чувство худости» [1361]эмпирического состояния своей собственной личности. С таким нравственно–психическим содержанием λύπη служит живым и вместе постоянным стимулом религиозно–нравственного безостановочного совершенствования человека.