Александр Лопухин - Суд на Иисусом Христом, рассматриваемый с юридической точки зрения

Некоторые разности в повествованиях евангелистов в этом пункте (весьма несущественные, впрочем) дают нам возможность представить себе это зрелище с большею подробностью и верностью истории. «Ты ли Христос, скажи нам» [60], — кричали судьи, и неудержимым крикам толпы судей, описанным в одном евангелии, положило конец только торжественное заклинание председателя, записанное в другом [61]. На страстные и враждебные вопросы совета Иисус сначала отвечал неопределенным выражением: «если я скажу вам, вы не поверите» [62], давая знать им, что они забыли свой долг обсудить самые Его права. Затем Он присовокупляет: «если же Я спрошу вас (как Он сделал это несколько дней тому назад в храме, когда они спрашивали Его: какою властью Ты это делаешь — Матфей, XXI, 23), вы не будете отвечать Мне и не отпустите» [63]вашего Узника. Замечание вполне истинное! Совет уже не мог быть отклонен от своей цели через вторичное требование от него Иисусом судейской честности и порядка на суде. Они видали на Его лице сияние того неземного права, которое Его уста еще несколько мгновений медлили подтвердить за собою, и со смешанным чувством страха и ненависти, встав на ноги, сказали в один голос: итак, Ты сын Божий? Но вот над этой толпою старых искаженных злобою лиц поднялся первосвященник Израиля, и все голоса смолкли, судьи сели; главный сановник и судья святого народа, во имя Бога, которому служил, потребовал ответа на свое торжественное заклинание: «Заклинаю Тебя Богом живым, скажи нам, Ты ли Христос Сын Благословенного?». Это был вопрос, решения которого люди так долго ожидали! Теперь последовал ответ: «Я есмь Христос, Сын Божий»; и, обратившись к собранию, сидевшему вокруг Него на своих должностных местах, Обвиняемый прибавил: «отселе вы узрите сына человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных» [64]. Когда Иудейский царь объявлял о своем вступлении на престол, то обыкновенно он становился в храме у колонны, и радостный народ израильской страны приветствовал его кликами — осанна, пением, пальмовыми ветвями и звуками труб. И если так они встречали обыкновенного царя, то как должны были встретить царя — Мессию? Когда же кто-нибудь хулил имя Божие, то, по судейскому закону, всякий, слышавший хулу, должен был разодрать свою одежду сверху донизу. Которыми же из двух этих способов встретил народ иудейский исповедание Иисусово? Лишь только Иисус засвидетельствовал свое исповедание пред столь многими свидетелями, как первосвященник, разодрав одежды свои, сказал: «На что еще нам свидетелей? Вы слышали богохульство? как вам кажется?». Они же сказали в ответ: Он Ish Maveth, т. е. повинен смерти» [65]. «Они же все признали Его повинным смерти» [66].

Так произошло это великое осуждение. Нам остается сделать еще несколько замечаний об очень немногих пунктах. Один из этих пунктов касается законности заклинания первосвященника и юридического употребления, которое было сделано из признания обвиняемого [67]. Талмудисты на этот раз выражаются с полнейшей определенностью. «Наш закон, — говорит Маймонид, — никого не осуждает на смерть на основании его собственного признания». «Наше основное правило, — говорит Бартенора, — что никто не может повредить себе тем, что он говорит на суде» [68]. Значит, предложение вопроса Обвиняемому было крайним нарушением форм правосудия. Однако вопрос был предложен: quid juris, т. е. по какому праву? Если бы заявления, сделанные Иисусом о своем мессианском достоинстве, дошли до синедриона в той же самой форме, но законным путем, т. е. от свидетелей, а не от Него самого, то могли ли бы они повести за собою это осуждение? В ответ на это мы сперва напомним уже сделанное различие между хулой в ее простом значении нечестия или оскорбления Бога и хулой как преступлением, равносильным измене против теократии. В первом смысле здесь не было хулы: слова великого Обвиняемого были полны сыновней преданности Отцу [69]. Поэтому нам надо обратиться к последнему смыслу слова «хула» и поднять трудный вопрос: заключалась ли измена в том, что иудей объявлял себя Мессией — Сыном Божиим? Без малейшего сомнения, заключалось, если это заявление было заявление несправедливое.

В таком случае сущность преступления состояла бы в ложности заявлений, и эту-то ложность и надо было доказать и утвердить прежде судебного решения. Одно заявление прав на достоинство Мессии еще не было преступлением. «Христос ли Ты?» постоянно спрашивали евреи и Иоанна, и Иисуса, и вообще всякого преобразователя и всякого пророка, хотя утвердительный ответ на этот вопрос считался, без сомнения, самым смелым притязанием, какое только могли заявить человеческие уста. В какое отношение на самом деле ставили тогдашние иудеи Мессию к их Невидимому Царю и в каком смысле не неизвестное и тому веку достоинство «Сына Божия» приписывалось ожидаемому Мессии, — решение этих вопросов не требуется нашей задачей.

Заявление этого двоякого права Подсудимым, сделанное в ответ на вопрос великого первосвященника, ставившего эти два понятия во взаимную связь (Ты ли Христос Сын Божий? — Матфей, XXVI, 63), никак не могло освобождать еврейское судилище от обязанности обсудить Его притязания. Неверующий судья в роде Каиафы, когда на его заклинание ответили ему признанием, должен был бы по-настоящему возразить: «Какое же Ты дашь знамение, чтобы мы увидели и поверили Тебе?» [70]. А он вместо того, разодрав одежды свои, сказал: на что еще нам свидетелей? [71]. Такой оборот дела или был условлен наперед, чтобы этим маневром покончить это мнимо-законное судопроизводство, или же он был внезапным вдохновением зла, когда неправедный судья не вполне уже владел собою; холодные расчеты и кровожадные мысли, так долго таившиеся в нем, вдруг от соприкосновения с стоявшей перед ним лицом к лицу Праведностью неудержимо ринулись наружу.

О еврейском суде над Иисусом Христом мы кончили. Вот к каким выводам приводит исследование:

I. Суд начался, продолжался и, как кажется, был кончен в течение одной почти ночи; свидетели против Обвиняемого были подысканы судьями, но свидетельские показания не могли быть приняты даже и такими судьями.

II. Суд начался перекрестными допросами, которых еврейский закон не дозволял, и окончился требованием собственного сознания, прямо запрещенным еврейскими толкователями закона.

III. За судом последовал двадцатью четырьмя часами раньше законного срока приговор, признавший богохульством заявления права на достоинство Исполнителя надежд Израиля. Такой суд не имел ни форм, ни добросовестности законного судопроизводства.

Теперь переходим к рассмотрению римского судопроизводства.