Анна Ильинская - Страницы жизни шамординской схимоахини Серафимы

Послушница Ирина часто шла за двенадцать километров в Оптину, чтобы просто склониться под благословение отца Анатолия. Благословиться у этого старца было огромной радостью. Он совершал иерейское действо особенно: некоторое время удерживая руку около чела богомольца, так что от десницы струился как бы свежий ветерок, внимательно смотрел ему глаза в глаза. Потом не спеша и с силой «впечатывал» крестное знамение в лоб, солнечное сплетение и по обеим сторонам плеч, даруя человеку необыкновенную, в каждой клеточке тела ощутимую легкость. Иногда, прозревая недолжные помыслы, легонько, как старец Амвросий, стучал по макушке, отгоняя навязчивое приражение.

Вторым духовником матушки Серафимы был скитский монах отец Пиор, третьим отец Мелетий, которому, как и ей, выпала долгая жизнь печальника и молитвенника за землю русскую. Как многие из его поколения, он претерпел ссылку, но вернулся живым и невредимым и до глубокой' старости жил рядом с разоренной Оптиной. К концу жизни отец Мелетий ослеп, последние три года ежедневно приобщался Св. Христовых Таин, скончался девяносто шести лет от роду в Козельске, на городском кладбище которого и похоронен.

После революции шамординская община была преобразована в сельскохозяйственную артель. Ее закрыли чуть раньше оптинской, а насельниц выбросили на улицу. Большинство было отправлено в Караганду. Везли их в антисанитарных условиях, умирало до сорока человек в день. Один этап кормили сушеной воблой без воды. На какой‑то остановке монахини выскочили, бросились к привокзальному болотцу… Не доезжая до места назначения все до одной скончались от дизентерии.

Сестры поудачливее устроились в Козельске либо прибились к Оптиной, в том числе Анастасия Бобкова. Ирине же по благословению отца Мелетия пришлось отправиться домой в Гомель: у инокини Варвары умерла мать, Ирина поехала с ней для поддержки.

Там ее постигло искушение: мантийный монах отец Мелхиседек предложил ей обвенчаться в церкви и жить одной семьей, раз все так круто изменилось, монастыри разогнаны, а монахи причисляются чуть ли не к контрреволюционерам. Ирина возвращается в Оптину пустынь с намерением попасть на прием к другому старцу, отцу Нектарию (Тихонову), к которому никогда не обращалась и который, как она полагала, даже не знал ее в лицо, хотя, как все иеромонахи, в свое время совершал череду в Шамординском монастыре.

Пока батюшка Анатолий был жив, отец Нектарий принимал мало. Давным — давно, когда послушник Николай, ведать не ведающий, что станет последним оптинским старцем, не разумел смысла читаемого и обращался за разъяснением к отцу Амвросию, тот обычно отсылал его к рясофорному монаху отцу Александру, еще меньше того подозревающему, что станет старцем Анатолием. Отец Нектарий всегда помнил об этом и сознательно умалялся перед отцом Анатолием в пастырских делах.

Кроме того, у них была разная паства: отец Анатолий принимал на исповедь шамординок и мирян, а скитские ходили к отцу Нектарию. Первый был народным старцем, к другому тянулась интеллигенция, что само по себе в традициях Оптиной пустыни, где многие книжники обретали покой под старцами. К отцу Макарию «прилепились» Гоголь и братья Киреевские, к отцу Амвросию — К. Леонтьев и Е. Поселянин, у старца Варсонофия окормлялся С. Нилус.

Вокруг отца Нектария тоже собрались многие представители русской культуры, но уже нового, мученического периода нашей страны, из которых назовем пламенную оптинку Надежду Павлович, художника Льва Бруни (его кисти принадлежит фреска Крещения в Елоховском соборе) с женой Ниной Константиновной, урожденной Бальмонт. В 20–х годах неподалеку от Оптиной гостил И. Соколов — Микитов, с легкой руки Бруни сюда наезжали живописцы Петр Митурич, В. Татлин. Последнего оптинского старца посещал актер М. Чехов, молодой врач С. Никитин (пройдя сталинские лагеря, он станет епископом Стефаном и примет блаженную смерть в алтаре), а также другие «дети страшных лет России», которые в годы выпавших им на долю испытаний особенно нуждались в мудром водительстве. Жили они кто при монастыре в качестве сотрудников музея, кто на арендованных у лесничества бывших монастырских дачах.

Молодые послушницы Шамординского монастыря Ирина и Анастасия Бобковы (слева направо, стоят). (Фото начала века).

Духовное водительство отца Нектария и отца Анатолия не имеет аналогов в истории старчества, ибо пришлось на годину небывалых испытаний, равных которым Россия не знала. Жития прежних оптинских учителей составлялись учениками сразу после их кончины, когда в памяти были свежи все эпизоды их славной пастырской деятельности; духовные же чада последних старцев были высланы, истреблены, в лучшем случае избирали путь молчания. Это было время крушения всех устоев, оскудения всех родников, от века питающих православную душу, поэтому тех, кто отваживался записывать, тем более размножать свои рукописи под копирку и передавать «из полы в полу», нельзя назвать иначе, как героями: за подобные мемуарные упражнения в те годы очень просто было поплатиться собственной жизнью. Поэтому‑то так трудно отыскивать сегодня драгоценные жемчужинки, касающиеся «могикан оптинской династии» (Б. Зайцев). Трудно, но возможно, свидетельством чему — настоящие заметки, созданные на основе дошедших до нас свидетельств, письменных и устных. И матушка Серафима, несгибаемо верная великим своим наставникам, во всеуслышание свидетельствующая о них подвигом всей своей жизни ~ одна из этой славной плеяды…

Методы воздействия двух старцев на человеческую душу тоже были разными. Отца Анатолия современники называли золотым дождем утешения, а отец Нектарий вел учеников тернистым путем подвига. В его любви к людям не было сентиментальности. Он не жалел своих духовных чад малой человеческой жалостью и частенько бывал беспощаден к ним. Истина не сладкое млеко, но, по слову апостола Павла, пища твердая и не всегда удобоваримая, не каждым зубкам дано одолеть ее (Евр. 5, 12). Поэтому новоначальных Батюшка старался отсылать к мягкосердечному Отцу Анатолию: как правило, такие не выдерживали его завышенных требований и с прискорбием отпадали. В эти кровавые годы отец Нектарий никому не подавал надежды, лишь повторял: «Не бойся, малое стадо» (Лк. 12, 32).

Очевидец оставил нам живую картинку исхождения старца Нектария на общее благословение. Таким и увидела его вернувшаяся из Белоруссии Ирина, тоже вряд ли подозревающая, что станет старицей Серафимой, носительницей ангельского чина, последним свидетелем дней минувших…