Андрей Десницкий - В поисках смысла (сборник)

Теперь, конечно, самое время начать горький и вполне справедливый плач о состоянии дел в нынешнем российском образовании. Всё развалено, разворовано, учителя бесправны и беспомощны, а дальше будет еще хуже… Собственно, примерно то же самое можно сказать про многие другие области жизни: медицину, коммунальное хозяйство или малый бизнес. Но положение дел со школьным образованием откликается какой-то особо острой болью: в конце концов, речь идет о будущем нашей страны. Можно за собственные деньги (у кого они есть) найти хорошего врача или купить новую квартиру, можно и ребенка выучить в элитной школе, но никто не продаст тебе страну, населенную грамотными и ответственными людьми.

Страна живет по законам рынка, всё понятно. Государство активно «сбрасывает пассивы», избавляется от расходных обязательств, в том числе и по образованию. Совсем бросить его оно не может, поэтому старается просто минимизировать затратную часть, отсюда и все эти образовательные стандарты, эта автономия школ (то есть призыв самостоятельно зарабатывать) и многое иное. Этот процесс шел с начала 90-х, но сейчас стал массовым, системным, и через год-другой рискует стать необратимым.

Почему именно сейчас? Есть на то экономические причины: приватизировать уже нечего, нефть больше не дорожает, а аппетиты растут, значит, придется на чем-то экономить. Но есть и причины, связанные с самим образованием. Наша старшая дочь пошла в первый класс в 1994 году, с тех пор и до сего дня у нас постоянно кто-то учится в школе (младший сын сейчас в шестом классе), и я могу сказать со всей уверенностью: рядовая московская школа за это время заметно деградировала. Появились, выросли и окрепли элитные школы, и не обязательно для богатых — в Донской Лицей, где работает моя жена, принимают подходящих учеников, а не родительские кошельки. Но если пятнадцать лет назад можно было отдать ребенка в обычную школу во дворе и надеяться, что дети по крайней мере в школьном дворе не будут открыто курить и ругаться матом, а учительнице не придется тратить основные усилия на то, чтобы обучить добрую половину класса простейшим русским фразам, то теперь для такого минимума нужно искать уже школу получше, куда не всех примут. Но и в ней среди учителей окажется небольшое число фанатиков, которым ничего, кроме школы, и не надо, но больше будет таких, кому больше просто некуда идти.

И когда шли беседы с понимающим, умным директором о такой вот Марьиванне, которая детей не любит и унижает, требует от них тупой долбежки, был у директора один, но убойный аргумент: «Ей год-другой до пенсии остался, потерпите. А кого я на ее место возьму? Вот вы пойдете работать в нашу школу на ее место? Если пойдете — завтра же Вас оформим, ее уволим!» Но я не шел, и жена не шла, потому что зарплата там была нищенская, нагрузка убойная, коллектив специфический, и перспектив никаких… Зачем, когда у меня есть работа получше? И каждый из родителей, который мог бы Марьиванну заменить, рассуждал точно так же.

И с особой горечью воспринимаются известия о том, что в эти бурные политизированные времена именно учителей сгоняли в мороз на митинги в защиту власти, их же фактически заставляли работать на избирательных участках и творить всякие волшебства по указанию сверху… И большинство соглашалось — и не только потому, что год-два до пенсии, и устроиться на другое место трудно. Наказали бы не лично их, а школу в целом, ведь отношение департамента образования к директору и коллективу — главное и фактически единственное условие выживания этой самой школы. И что бы ни происходило со школой, пострадают в первую очередь дети.

Так вот уж оно получилось, что личные и даже корыстные интересы учителей, не пожелавших сказать «нет» принуждению, совпали каким-то образом с интересами нашими собственными. А не так ли было все эти относительно сытые и спокойные годы? Ты помалкиваешь и делаешь, что велено — тебя не трогают. Митинги оппозиции собирали пару-другую сотен человек, пока вдруг в массовом порядке мы не решили, что можно жить и иначе. Вполне естественно, что мысль эта пришла к людям творческих профессий и бизнесменам раньше, чем к затюканным проверками бюджетникам. И очень некрасиво, надо сказать, смотрелось это улюлюканье в адрес училок, которые сами не рады, да не решаются пока разорвать порочный круг… Нашли, наконец, повод сказать страшной Марьиванне из собственного детства все, что о ней думают. А на ком сможет Марьиванна потом выместить всю свою горечь, всё унижение? Правильно, на наших детях.

Отчего-то получилось так, что эту войну российский школьный учитель уже проиграл, вне зависимости от того, кто ее выиграет. И сдается мне, что если придут к власти самые прекраснодушные, самые благородные и образованные люди, о многом придется им позаботиться — но школа будет снабжаться по остаточному принципу. Школа — что-то такое, до чего вечно руки не доходят, что вроде бы как всем нужно, но только не сейчас, пожалуйста, а как-нибудь потом, когда другие проблемы решим. А они всё никак не решаются…

А может быть, дело еще и в том, что никто просто не знает: а зачем нужна школа? С одной стороны — нам говорят «оставьте всё, как было при Советах». Но, во-первых, уже давно не так, как было при них, а во-вторых, советская система образования — это сильно усеченная и упрощенная та самая немецкая гимназия XIX века, которая была хороша в то время, но никуда не годится в наше. По русскому языку вот буквально сегодня мой сын писал упражнение: «к семистам восьмидесяти трём книгам, к восьмистам пятидесяти четырём страницам» — и я понял, что за всю свою жизнь, написав множество текстов, я никогда не употреблял таких конструкций. В то же время в школе детей совершенно не учат выражать свои мысли, структурировать тексты, понимать основную мысль статьи или книги — и в результате на практике вместо «семистам восьмидесяти трём» говорится «ну я короче типа вся такая», а пишется «фсем 4моки». Примерно то же самое с математикой, где заставляют годами вручную перемножать и делить многозначные числа, с иностранными языками, которые преподают по слегка модифицированным учебникам советской поры и проч. Это, действительно, позапрошлый век.

Но и предлагаемые новые стандарты, похоже, ориентируются на тот же самый век, только уже в классовом и даже колониальном исполнении. Богатые научат своих детей в элитных закрытых заведениях, лучше всего в Швейцарии и Англии, а бедным достаточно знать грамоту и элементарный счет, да любить родное правительство, ведь их пожизненная задача — стоять у станка или у барной стойки, водить автобусы или танки, и ни в коем случае ни во что не вмешиваться.

Любой выбор между такими альтернативами будет ложным по определению. Чтобы создать хорошую современную систему образования, в нее нужно вложить достаточно средств, прежде всего денежных. Но еще прежде того нужно определиться: а какая, собственно, система образования нам нужна, кого она должна готовить?