Станислав Сенькин - Совершенный монастырь. Афонские рассказы

Наутро после трапезы Марчел взял торбу, где лежали молитвослов с Псалтирью, лук, брынза, пластмассовая бутылка с родниковой водой и ржаной хлеб, и пустился в путь. Стояло жаркое лето, самый разгар июля, и по лбу послушника струился пот. До лавры он шел минут сорок. Зашел в храм, приложился к иконам и пошел дальше по тропе. Было так жарко, что пока Марчел дошел до Агиасмы, выпил всю свою воду. На Агиасме он помолился и налил в бутылку воды из святого источника, где, по преданию, святому Афанасию Афонскому явилась Матерь Божия.

Марчел сильно утомился, пока дошел до Каракалла. До этого он шел вдоль берега, а теперь предстоял подъем в гору. Солнце уже было в зените. Время от времени он присаживался где-нибудь и читал по кафизме Псалтирь. В Филофее Марчел встретил знакомого паломника из Бухареста, друга семьи, с которым проговорил часа полтора. Оказывается, отца перевели на служение в собор, а он этого даже не знал.

Потом он долго плутал разными тропами. В Карее Марчел зашел в Андреевский скит. Ему было немного боязно идти к старцу Дионисию, который, несмотря на свою доброту, умел быть суровым. Поэтому он намеренно останавливался на пути, как бы желая оттянуть момент встречи с отцом Дионисием. Все это время он, как всегда, старался занимать ум молитвой, но опять все тщетно — он думал про отца, про старца, про игумена, про монастыри… а молитва не шла.

Таким образом, до кельи старца он добрался глубоким вечером, почти ночью. Марчел тяжело вздохнул и постучался в дверь:

— Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, помилуй нас.

В ответ не донеслось ни звука. Марчел поморщился, почесал лоб и повторил молитву. Затем внимательно прислушался, но за дверью было тихо. «Да что такое! Надо было все-таки прийти пораньше, старец, наверное, уже спит. Если, конечно, он вообще здесь. Вдруг отправился по делам? Хотя какие у него могут быть дела, кроме молитвы?»

Как незваный гость ни стучал в дверь кельи, никто не открыл ему. Он хотел было податься на ночь в Кутлумуш или Андреевский скит, но затем вспомнил, что благословение игумена было только на то, чтобы посетить отца Дионисия. Конечно, другой на его месте не стал бы выполнять послушание столь буквально, но для Марчела, привыкшего к лишениям и прожившего долгие годы в послушании у своего отца, простоять ночь в ожидании было не таким уж и трудным делом.

Так и простоял он под дверью отца Дионисия до самого утра.

Утром, когда Марчел собрался уже уходить, отец Дионисий — невысокого роста монах в потрепанном подряснике, с острым взглядом и сияющей улыбкой — неожиданно открыл келью и пригласил послушника войти. Марчел зашел внутрь. В келье было уютно, но как-то пусто, самый минимум необходимых вещей. Старец велел ему пойти приготовить храм к утрене. Пели и читали на румынском и греческом.

После службы они перекусили. Следуя совету игумена, послушник попросил у старца приют на несколько дней. Отец Дионисий не задумываясь ответил:

— А что, поживи у меня дня два-три. Поешь ты неплохо, послужим утреню и вечерню. Будешь помогать мне: выносить гостям воду и лукум.

Марчел только открыл рот, чтобы сказать о своей проблеме, но старец махнул на него рукой:

— Потом, после. Ко мне уже стучатся.

И правда — начался прием посетителей. Старец разговаривал с каждым не более двух минут, хотя были и те, кому он уделял больше времени. Разговаривая с людьми, старец умудрялся еще и письма писать.

Все это время отец Дионисий ничего Марчелу не говорил и ни о чем его не спрашивал. Не было ни мудрых советов, ни суровых наставлений. Закончился первый день. Во время вечерни Марчел попытался вновь завязать разговор со старцем, но опять все тщетно — тот прикладывал палец к губам и показывал всем своим видом, что разговор нежелателен.

Марчел, как уже говорилось, привык к послушанию и не решался нарушить молчание старца, полагая, что после многочисленных разговоров с посетителями он устает и, по крайней мере, невежливо приставать к нему с расспросами.

Так прошло несколько дней. Послушник все это время недоумевал: зачем игумен послал его сюда. Они пели, принимали посетителей, ели два раза в сутки и в остальное время не разговаривали. Если бы Марчел пришел к старцу как простой посетитель, отец Дионисий, конечно же, уделил бы ему внимание, но благословением игумена было попроситься к нему на несколько дней, а это значило, что Марчел находился в послушании у старца.

Наконец ранним утром в четверг, сразу же после трапезы, Марчел подошел к старцу и сказал, что ему, наверное, пора возвращаться обратно в Продромос. Игумен благословил его остаться на несколько дней, но не на неделю. Отец Дионисий не возражал. Он собрал игумену Продрома пакет с подарками и, благословив, отпустил послушника:

— Ангела-хранителя тебе в дорогу, чадо. Передай отцу игумену, что я всегда поминаю его в своих молитвах и прошу, чтобы и он не забывал меня.

Уже стоя у порога, Марчел сказал старцу:

— Скитоначальник наш, игумен, послал меня к вам, а зачем — я не знаю. Слава Богу, что сподобил меня пожить с вами несколько дней, но вот только ответов на свои вопросы я не получил. Меня обуревают помыслы, и я не могу с ними справиться. — Марчел поклонился. — Не сочтите мои слова за дерзость — я привык исповедовать игумену все помыслы, даже брань на него. Я думал, вы преподадите мне какое-нибудь наставление, а вы даже не побеседовали со мной, хотя другим уделили много времени. И еще, отче, почему вы не пустили меня, когда я стучался к вам вечером? Неужели вы не слышали мою молитву? Старец ответил:

— Разве я звал тебя к себе?

Марчел удивился:

— Нет, конечно, но…

Отец Дионисий добродушно рассмеялся:

— Хорошо. Если ты хочешь знать, я скажу тебе, зачем игумен послал тебя сюда. Чтобы ты, наконец, понял, что когда человек хозяин в своем доме, незваные гости к нему не войдут.

Старец улыбнулся и затворил дверь кельи.

Восьмидесятилетний схимонах Никодим тяжело вздохнул:

— Антоний, ты опять не сделал, то о чем я тебя просил?

Послушник виновато посмотрел на своего старца. Тот выглядел весьма недовольным.

— Я… я завтра отнесу… — Антоний отвел взгляд, стараясь не смотреть на своего наставника, который, казалось, уже потерял последнее терпение.

Старец с мольбой посмотрел на икону Божьей Матери:

— Панагия моя! Почему мне достался такой нерадивый и плохой послушник?! По каким грехам?!

Никодим покачал головой и погрозил Антонию пальцем. Он был очень добрым, его наставник, ходил в ветхой рясе; его глаза постоянно были печальными и красноватыми от слез, которые он проливал во время молитвы.

— Ладно, сегодня я иду на панигир [13] Праздник. один, а ты сделай дополнительно к правилу еще тысячу поклонов. Будет тебе наука. Понятно? — посмотрев на смущенное лицо послушника, старец смягчился. — Хорошо, иди, приготовь храм к вечерне.