Афанасий Раковалис - Отец Паисий мне сказал...

Одному монаху, склонявшемуся к позиции зилотов [50] То есть «ревнителей чистоты веры», отказывающихся иметь молитвенное общение с Константинополем по причине экуменических контактов Вселенской Патриархии. — Прим. перев. относительно поминовения тогдашнего Константинопольского патриарха Димитрия, Старец сказал следующее:

— Смотри, ведь Тарасий, патриарх Константинопольский, был святой. Разве не так?

— Да, но и другой, прекративший его поминать, тоже был святым.

— Хорошо. Он был святым. И мог предвидеть, что если не пойти на этот шаг, то произойдет нечто еще худшее, и, чтобы этого избежать, он и действовал соответствующим образом. Может быть, ситуация была такова, что ему нельзя было и объяснений своим действиям дать. Если бы он объяснил свои действия окружающим, то от этого произошло бы новое зло. Видя в человеке благочестие, веру, добропорядочность, как мне ему хотя бы немного не доверять? Я ведь не знаю, какой крест ему приходится нести. Итак, будем иметь благой помысл.

Я собой сейчас не распоряжаюсь. Не могу строить никаких планов. Меня включают в свои планы другие.

Когда‑то Старец, чтобы укрепить мой «боевой дух», сказал мне:

— В армии я получил обморожение, мясо отслаивалось, как картон. Ампутируют ноги или нет? Врач говорит: «Подождем до весны, не будет ухудшения — твое счастье». Но с тех пор я постоянно чувствовал сильную боль внизу, в стопах. Мучаясь на Всенощных, постоянно менял положение ноги — переносил вес тела то на пятку, то на бок ступни. Большое облегчение мне доставил человек, подаривший вот эти тапки с толстой резиновой подошвой.

Я поразился: ведь на моей памяти Старец никогда не садился во время Литургии. Тогда как мы, не имея никаких проблем со здоровьем, не можем понести малейшую усталость, потрудиться ради Господа — и садимся.

А ему‑то как долго пришлось терпеть — со времен юности? Тридцать — тридцать пять лет? Пока кто‑то не привез ему эти тапки!

Старец почитал отца Иродиона — восьмидесятипятилетнего старца — пустынника, жившего в одной разрушенной келье в Капсале [51] Местность неподалеку от «столицы» Афона — Карей. — Прим. перев. и получившего известность в последние годы. Отец Иродион юродствовал, выдавал себя за сумасшедшего, и многие считали его таковым. Старец Паисий посылал к нему монахов, своих духовных чад, соорудить над его кельей крышу, которая практически отсутствовала, и со всех сторон внутрь проникали дождь, снег и ветер.

Когда он узнал, что отец Иродион решил разжечь камин, хотя никогда в прошлом не пользовался огнем, то пошутил:

— Ба, как он до этого докатился? (То есть пошел на такую уступку.)

Старец радовался и восхищался его подвижническим духом.

— И прот [52] Прот — высшая выборная должность в монашеском самоуправлении на Афоне. — Прим. перев. Святой Горы, отче, собрался навестить отца Иродиона.

— Он и ему задаст! — рассмеялся старец.

И действительно, как мне рассказывал потом другой монах с Капсалы, отец Харитон, старец Иродион, когда состоялась эта встреча, своим «сумасбродством» совершенно сбил посетителя с толку.

«Над такой вот маленькой иконой человек может трудиться день, а может — неделю, может — месяц, может и десять лет. Над одной и той же иконой.

На дереве можно вырезать маленького голубя, а посмотришь на него через микроскоп — он будет выглядеть как ящерица!»

С помощью этих метафор Старец преподавал мне урок о чистоте души и образе Божием в человеке: так можно трудиться над своей душой, с большим или меньшим усердием, проникая на большую или меньшую глубину.

25 марта 1989 г.

Благовещение, Всенощная у отца Паисия.

В этот день я застал Старца беседующим с тремя учениками Афониады. Один из них был новообращенный из мусульман, подросток 13–14 лет Арсений, вся семья которого крестилась.

— Новообращенные имеют Благодать и хранят ее, не так‑то просто с ней расстаются… — говорил Старец. Потом он стал рассказывать об одном афонском подвижнике, которого ему довелось знать: «Здесь рядом, в монастыре Кутлумуш, жил отец Харалампий. Он был преклонного возраста, но остальные монахи были и вовсе глубокими старцами, так что он взял на себя все послушания. И в церкви пел. Бывало, канонарх [53] Канонарх — певчий, который возглашает то, что предстоит петь хору, читает стихиры и прочее попеременно то на одном, то на другом клиросе. — Прим. перев. переходит к другому клиросу, а он начинает молитву «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя» и читает ее, пока тот не вернется. Почти никогда не болел. Но однажды подхватил грипп и слег, находился в бессознательном состоянии. Приходит врач, осматривает его и, уходя, заявляет братии: «Надолго не отлучайтесь от него. Он уже отходит». И тут поднимает голову из‑под одеял отец Харалампий: «Что такое ты говоришь? Ты чего‑то не понял. Пока не придет Пасха и я не скажу «Христос воскресе», не съем красного яйца, не умру». Старец Паисий рассмеялся и продолжил: «И действительно, пришла Пасха, съел он яйцо и потом умер. Сегодняшним насельникам монастыря остались в наследство от отца Харалампия яблони, которые он посадил».

— Такая кончина — это добрый знак?

— Разумеется, добрый. Какие тут могут быть вопросы? Здесь напротив жил отец Георгий, «внук» старца Хаджи — Георгия [54] Хаджи — Георгий — знаменитый старец, живший на Афоне в XIX веке, «внук» старца — послушник одного из учеников Хаджи — Георгия. — Прим. перев. . Когда община Хаджи — Георгия разделилась, некоторые его ученики переселились сюда. Так вот, к этому отцу Георгию пришел однажды врач и сказал, что он умрет. «Что ты, — говорит тот, — я не сейчас, а через столько‑то лет умру. Раз мне сказал старец, что я умру, когда мне будет восемьдесят, значит, вон еще сколько времени проживу». Его старец действительно предсказал, когда ему надлежит умереть. Он и умер тогда, в день памяти Святителя Иоанна Златоуста, и сподобился даже явления ему этого святого. Сегодня люди живут, полагаясь больше на рассудок, «здравый смысл», а он разрушает веру в самом ее основании.

— Почему Вы так говорите, Геронда? Почему Вы рассудок отдаете безбожникам? Ведь и его нам даровал Бог.

— Ты не понял, что я хочу сказать. Вот у женщин более чуткое сердце, они любят Бога сердцем и поэтому быстрее растут духовно. Когда распяли Христа, апостолы — одиннадцать крепких мужчин — заперлись в доме, закрылись на засов, страха ради иудейского. А женщины, их было трое, говорят: «Ну что, пойдем, помажем Господа миром? Пойдем!» О том, что на улицах хозяйничают солдаты, разъяренные фарисеи, о том, что ночь на дворе, они и не думали. Тогда как апостолы рассуждали: подождем, посмотрим, что будет дальше. Жен — мироносиц одно лишь беспокоило: кто им отвалит от гроба камень, потому что они видели, какой он большой. Вот так они и пошли.