Митрополит Федченков - Божьи люди. Мои духовные встречи.

Что с ним случилось после — не знаю…

Жили–были.

Моя крестная мать и сестра моей матери, Евдокия Николаевна, вышла замуж за Кузьму Васильевича. Какая его предыдущая жизнь смолоду, я не знаю; но со своего детства я помню его уже управляющим имением в местечке Умет. Но не в нем дело, а в крестной. Она народила четверых детей. Последнюю девочку, Женю, родила с трудом. И после родов — умерла. Ей было тогда, по–моему, лет 30–35.

Какая она тихая, кроткая и богомольная! Такой она уродилась в бабушку нашу. Иногда детям приходилось гостить у них. Фамилия их была — Богачевы. Никогда мы не видели ее рассерженной или печальной… Но особенно меня удивляло, что перед сном она простаивала на вечерней молитве “часами”, как мне казалось тогда. В ее спальне были большие иконы в позолоченных киотах и серебро–золо- тых ризах.

Однажды лишь, помню я, она сказала мне что-то непо- нравившееся. И я даже отказался, по капризу, от обеда или ужина. А она отнеслась совершенно спокойно к этому, только сказала: “Ну, что ж? Губа толста́, брюха пуста́”. Такова тогда была в народе пословица.

Еще ничего не запомнил из жизни ее, но лик ее остался и до сих пор в моей памяти — тихим, смиренным. И сейчас она стоит в моих глазах — пред иконами, высокая, тонкая; и долго молится.

Святая в миру…

Почему Бог оставил ее четверых детей сиротами и взял ее душу? Тайна…

Двое уродились в нее, а двое — в отца, у того был совсем иной характер…

Какой-то закон наследственности… Но об этом после.

Такая же смиренная была и 3–я сестра — Анна Николаевна.

Так в простом народе произносили греческое слово “Евдокия”, что значит “благоволение”; но такое произношение бывает лишь в селах, а в городах говорят правильно: “Евдокия”. Сейчас небольшая речь будет о кухарке управляющего имением. Довольно полная, выше среднего роста женщина. Она и доила коров у управляющего, и готовила пищу, и мыла полы, стирала белье — одним словом, “на все”. И за все это получала каких-либо 5 рублей в месяц, с пищей у управляющего.

Но к этому нужно еще прибавить, что Авдотья была “приходящей”: каждый вечер она, после дневной работы в 12–15 часов труда, должна была уходить спать к себе в хату, в деревню Ильинку, Вяжли тож. А раненько утром приходила опять на работу. И никому в голову не приходило, что это было нелегко: до хаты было версты полторы… И лето, и зиму, и в грязь, и в снег — два раза в день ходи домой. Да еще нужно принять во внимание, что утром нужно было, пройдя деревню и мост над рекой, подниматься на большую гору, где жил управляющий: легко ли?

А ко всему этому прибавьте довольно капризную хозяйку, жену управляющего.

Вероятно, у Авдотьи была семья, как и у всех; но никто не интересовался этим.

Терпелива была Русь! Даже не сознавала она этого!

А ведь таких были миллионы и миллионы…

Фамилии ее не знали: Авдотья — и только.

Жили–были…

В нашем селе Софьинке было три кладбища: одно — барское, внутри, в церковной ограде; другое — для “дворовых” господских, за оградой; и третье, за версту от храма, — крестьянское. На нем осталась мельница без крыльев, низ был каменный или кирпичный, — потому и уцелел; а верх сорвал когда-то ветер. Вот о них я и написал свои думы в стихах.

Церковь была на взгорье; а мельница — еще выше: издалека ее видно было… Около церкви барский дом; они и храм выстроили. Внизу, по реке, деревни…

В Москве жили всем известные купцы… Началась революция. Отец и мать убежали за границу. А сына, полудурач- ка, оставили с няней на родных. Мальчик к тому же был почти нем. Звали его Ваней… Батюшек он называл — “алли- луя” и хлопал ласково по плечу и по спине.