Гейдар Джемаль - Фузеи и Карамультуки

Последнее время демон и дурак вновь вышли на арену словесности. К сожалению, этот выход произошел не через наиболее известных сегодняшних авторов, а, так сказать, по каналам периферийным и подвергнутым серьезной критике. Так, как вытирали ноги о книжку Минаева «Духless», мало никому не покажется. «Проект администрации» – самое доброжелательное из проклятий в его адрес. А между тем, книжка-то не простая, удивительным образом представляющая собой комиксовый ремейк с некоторых тем русской классики. Главный персонаж – гламурный люмпен, постмодернистская версия современного Печорина, окруженного совершенно безнадежными Грушницкими.

Впрочем, гораздо более талантливо тема современного антигероя развита в трилогии Кирилла Шелестова, представляющей собой явную антитезу к олигархофильским «Большой пайке» и «Редким землям» (последние, кстати, пропитаны грубым и позорным «реализмом», вторгающимся в русскую литературу из внешних сумерек).

Доблесть современного молодого антигероя – как и сто лет назад – в отказе поклониться господствующим ценностям (в нашем случае религии Мамоны). Антигерой – снова демонический праведник, Байрон с русской душой, но уже в XXI веке.

Итак, можно констатировать, опираясь хотя бы даже на эти скромные, но обнадеживающие ростки, что ни 70 лет партбюрократии, ни 20 лет партолигархии, не смогли перебить паттерны, сложившиеся в эпоху позднего крепостничества и Большой кавказской войны. Дуэль антигероев на склоне Машука продолжается. Слава Богу, жива Россия!..

«КОМПАНИЯ». № 469. 25.05.2007

18 июня, 192 года назад, началась самая великая битва современности, в которой участвовали почти все ведущие силы тогдашнего мирового сообщества.

Она получила название «Битва народов», хотя на самом деле это в гораздо большей степени было «столкновение цивилизаций» – за два столетия до того, как о подобных вещах неубедительно заговорили американские профессора. Ватерлоо! Когда мы говорим о «самой великой» – это не метафора. Сражение между Наполеоном, собравшим последние силы истощенной Франции, и всей остальной Европой было важнее любой битвы Второй Мировой войны. Прежде всего, потому, что в ’39–45 гг. ни одна победа и ни одно поражение сами по себе не предопределяли судьбы германского Райха и его фюрера: это судьба была очевидной и неотвратимой с самого начала. Исход же Ватерлоо мог изменить судьбу мировой цивилизации, поменять лицо современности.

В тот день решалась участь последнего цезаря римского Запада, ибо Наполеон был в полном смысле «солдатским императором» в лучших традициях поздней империи. Его разгром был решающей вехой в создании нового всемирного правящего класса – абсолютистской аристократии, теснейшим образом связанной с институтом «высокой Церкви» и международного ростовщичества. Абсолютистская аристократия в зрелый период своего развития деперсонализирована. Она ненавидит героев, карает «бонапартизм», развенчивает мифы. Она «светит» себя в светских полосах желтых изданий – для масс. Для быдла, чье спокойствие духа гарантируется клоунадой принцев. Самый страшный грех в глазах абсолютистской аристократии – обожание плебеев, жертвенно отданное цезарю. Наполеону оно было отдано беззаветно. По словам Альфреда де Мюссе за 25 лет непрерывных войн Франция отдала 2,5 млн. жизней – цвет своей мужественной молодежи. 1,5 млн. из них забрал на свои нужды корсиканец.

Что еще? Да, конец Наполеона – это и исторический крах касты кшатриев в формате западной цивилизации. В посленаполеоновскую эпоху силовой фактор из кастового стал превращаться в корпоративный. Сначала еще сохраняя признаки сословности, затем все больше перерождаясь в бюрократическую, лишенную духа машину.

Кшатрии-воины, героические одиночки, в свое время начали эпоху великих географических открытий, очертили контуры мировых империй. Их посленаполеоновские корпоративные продолжатели сделали эти империи безжизненными обреченными зданиями. В XX веке в антиколониальной борьбе западное господство было похоронено последними уцелевшими кшатриями Третьего мира – одинокими героями партизанской герильи.

Наполеон представлял собой не лидера колониальной империи, но цезаря того всемирного Рима, который оставался собой, объединяя всех. После него эта идея умерла. Новый Запад после 1815 года – это синкретический сплав Рима с его историческими оппонентами, Карфагеном и Египтом. Оккультное мировоззрение абсолютистской аристократии и неоплатоническая наука буржуазии, пришедшие на смену феодальному культу Христа и Девы Марии – тоже следствие Ватерлоо.

При жизни Наполеона проклинали гораздо больше, чем Гитлера, пока тот был действующим диктатором. Зато Гитлер превратился в «инкарнацию сатаны» после падения Берлина, а Наполеон был реабилитирован вскоре после своего заточения усилиями таких романтиков, как Байрон, Лермонтов, Гейне. Не странно ли?

Дело в том, что у Гитлера – да и Сталина! – была совсем другая харизма. Они являли собой не императоров, правящих во имя «непобедимого солнца», но варварский тип племенных вождей, легитимизированных коллективным бессознательным. Наполеона возродил к исторической славе тайный культ Митры, который он разделял со своими врагами, остающимися у власти до сих пор.

«КОМПАНИЯ». № 470. 2.07.2007

66 лет, исполнившихся 22 июня со дня нападения Германии на СССР, иной пошляк назвал бы «инфернальной датой», нагнетая многозначительность на пустом месте.

Впрочем, для политпиарщиков намного важнее другое событие – поражение германского Райха. А между тем, день летнего солнцестояния, избранный фюрером для сокрушения твердыни «мирового льда» – самая загадочная и мифологизированная дата в современной истории. За истекшие десятилетия о причинах и тайных пружинах германо-советского столкновения, да и о всей Второй Мировой войне в целом, написаны горы книг со взаимоисключающими интерпретациями – от оккультных мотивов «общества Туле», стремящегося повернуть «шарнир» космического времени, до незамысловатого желания наделить всех немцев кусочком хохляцкого чернозема с десятком славянских рабов в придачу. Помимо обилия мифов, с ней связанных, эта дата крайне неприятна для историков разных сторон и по разным причинам. Западные ее не любят. Их концепция приоритетов предполагает, что содержание всего мирового конфликта сводится к противостоянию между либеральными демократиями с одной стороны и мистическим тоталитаризмом немцев, взлелеянным сумасшедшими профессорами философии, – с другой. Понятно, что для советских историков все наоборот: национал-социализм – это саморазоблачение звериной сущности Запада как такового, а битва между гитлеризмом и сталинизмом – эсхатологическое сражение между Злом и Добром. Либеральные же демократии от ужаса перед своим истинным «я» просто искали спасения у советского народа-богатыря.