Владимир Головин - По ту сторону смерти. Ответы на вопросы

– Тогда не буду служить, к архиерею поеду.

– Я тебе поеду.

И она ему всё передала. У него сынок умственно полноценный, он сколько раз избивал его – дураком сделал. И они с сынком через несколько дней после этого разговора, в очередной запой, когда пили очень сильно, стали никакими, – они прибежали к нашему дому. Жена с сыном в это время ушли в магазин. Я дома был один. Деревня – двери не запираются. Они залетают, сразу меня валят на пол. Я никак не ожидал ничего подобного, мне и в голову это не приходило. А он сразу нож достал, и приставил мне к горлу.

Я с наслаждением вспоминаю этот миг. Что меня порадовало потом – у меня не было страха, ведь можно было напугаться сильно. Только одна мысль была в голове: «Кто же о жене и ребенке теперь заботиться будет?». Потом, когда всё это прошло, и я пришел в себя, подумал: «Господи, я такой грешник, но какой молодец, что подумал не о себе в это время». А потом напугался: «Надо православному, наверное, в это время у Бога прощения просить».

Ещё один момент, когда меня призывали в армию. На призывной медицинской комиссии мне сказали:

– Крестик надо снять.

Я сказал:

– Я не могу.

– Почему?

– Я – православный христианин.

И тут началось. Меня повели в кабинет к комиссару, главврачу. Начали дергать. Комиссар сказал:

– Ты снимешь крест сам.

Я сказал:

– Нет.

Он сказал:

– Снимешь и сожжешь его на моих глазах. Я сделаю так, что ты сделаешь это. Весной мы тебя не возьмем, и осенью, так и будем дергать до 28 лет, а потом возьмем. И отправим в Афганистан. Оттуда тебя привезут в цинковом гробу, с пулей в голове. Не в лоб получишь, в затылок. Тебя убьем мы. Нам таких не надо.

Я понимал: на всё воля Божия, если Господу так угодно, я это понесу. Я пошел к одной знакомой старушечке, взял единственную книгу, которая у неё была: «Жития святых за сентябрь». Быстро прочитал её, читая не всё, а только жития мучеников. Я не помню имя мученика, ему в рот залили расплавленное олово за то, что он исповедовал Христа. Я прочитал и подумал: «Мне пока не заливают в рот олово расплавленное, что мой крест по сравнению с крестом этого мученика? Да хоть и заливать будут, долго ли? Смерть последует при этом очень быстро. Ну, мелочи всё». И так, укрепившись, решил терпеть всё, что Бог пошлет.

Потом комиссар сделал другую вещь. Он сказал так: «Нет, тебя надо отправить в психушку. Да, да, именно, в психушку». Брал документы, отдавал конвоирам и меня под конвоем повезли в ульяновскую психбольницу им. Карамзина. Отправляя меня, он говорил: «Если ты здоровый, оттуда придешь больным. Тебя заколют уколами, и ты станешь дураком точно. О, вот так с тобой лучше поступить, так препроводите его в психбольницу». Когда он говорил, то смотрел на меня, какая у меня будет реакция. А я подумал: «Да, нет. Он меня пугает. Пуля в затылок или в лоб, какая разница. Как хорошо, как легко Царство Божие наследовать». И внешне у меня улыбка на губах от этих мыслей появилась. А комиссар ещё больше рассердился, думая, что я, восемнадцатилетний, над ним, сорокалетним, смеюсь.

Четыре очень разных факта из моей жизни, но все одинаково важны для меня.

Если мы в себя вникнем по-серьезному и бросим себе врать про детей, про карьеру и прочее, то, когда мы о смерти слышим, нас пугают две вещи: первое: противоестественность этого явления. Это хорошее чувство. Это, значит, чувствуем призыв к бессмертию, в нас живущий, бурлящий.

И на самом деле это так, Бог создал человека бессмертным, поэтому умирать неестественно. И потому всё внутри бунтует против этого, против этой неестественности. Но после грехопадения Адамова это стало злом неизбежным, но меньшим и лучшим, чем бессмертие – физическое, земное бессмертие.

Про себя скажу: если бы мне дали возможность жить тысячу лет, я бы в ногах валялся у Господа, криком кричал: «Не хочу, не надо». За что здесь зацепиться-то? Это ведь молоденьким, которые только жить начинают и жизни не знают, всё кажется в радужном цвете. Кто дольше пожил – знает: чем дальше живём, чего больше набираем? Чаще – греха. Хотим дольше пожить, чтобы больше покаяться. А почему до сих пор не покаялись? Где гарантия, что будем каяться? Я за собой замечаю: у меня пороки с возрастом не ослабевают, а хитрее делаются. Я научился себя очень тонко обманывать. Например, готовясь к исповеди, все грехи вспомнить, во всем покаяться – словами. Без обязательного для себя решения изменить образ жизни. И тут же себе говорю: ну, человек же, слабый. Когда исправляться? Потом. Когда потом?

И второе, если в себя всмотреться, что нас пугает по-настоящему? Всё-таки страх суда Божьего. Это я и в себе вижу, и у людей наблюдаю. Чтобы быть оправданным на суде Божьем, нужно не долго прожить, а правильно прожить. Это необходимо. Долго и правильно – не одно и то же.

Господь предупреждает и явно говорит о смерти, через это заставляет дорожить временем, жизнью, чтобы прожить не напрасно, не впустую, не в погибель. Бессмертный человек может иметь смыслом только бессмертное, вечное. Поэтому нарожать детей, закопать их в яму, а души отдать в ад, на муки – это не смысл. Но детей можно воспитать по-другому, чтобы настоящими, правильными были, чтобы наследниками Царствия Божьего были. Это можно сделать только в одном случае: если родители смогут так жить, тогда и их зажжём. Тогда будет смысл и в детях, и в карьере, и в профессии, ибо всё это будет подчинено вечным целям.

Женщина-врач, с научной степенью, профессионал в своем деле, написала письмо. Она пишет, что заболела болезнью, название болезни в две строчки, даже не знаю, что такое. В двух словах, трупообразующееся медленное умирание. Кожа у неё отмирает, рассыпается в пыль. В Библии написано: Адам был создан из праха. И она видит себя, превращающуюся в прах. Её это ужасает.

Нам и всем хорошо видеть себя, превращающимся в прах. Людям, уже пожившим, хорошо утром и вечером смотреть на себя в зеркало и видеть тление. Лучше ходить на похороны, чем на свадьбы. Советовал бы. Это очень отрезвляет. Особенно, когда приходишь и видишь в гробу молодого человека. Молодые тоже умирают.

Мне никогда не забыть, когда я первый раз столкнулся с таким печальным фактом. Мне тогда было лет 28–29, я уже служил священником в Болгаре. До этого я никогда подобного не видел. В одной семье родился ребеночек, он был сразу очень больной. Его смогли окрестить прямо в роддоме, и вскоре он умер. И вот его папа (я считаю, что он был настоящим мужчиной) своими руками сделал гробик, как игрушечный. Сам принес его на отпевание, крещёный ребенок-то.

Чин отпевания младенцев – особый. Там ничего не говорится о грехах умершего, а что он наследует Царство Божие. Но когда младенец лежал в гробу, мне очень сложно было отделаться от чувства, что как-то всё неправильно, этого не должно быть. Не отпевание, а какой-то спектакль идёт. Лежит в гробике: губки красненькие, как живой, – будто спит. И одновременно: он – мертвый, мы – живые. Так не может быть, так не должно быть. Если только наоборот. Я помню сумбур чувств, который поднялся в душе. И как папа, после отпевания, закрыл гробик, взял его подмышку. Выкопали маленькую ямочку в ногах у родных на могиле. Я помню, что тогда сам себе сказал: «Господи, а я думаю, что у меня впереди большая жизнь. Можно дуркануться не раз и не два, а потом покаяться. Господи, ты для чего мне это показал? Потому что может быть по-всякому. Несчастный случай и я – кувырк. Он среди ангелов. А я?»