Данила Зайцев - Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева

– Но Данила, дружок, сам видишь: у вас нет священства.

– Федя, сколь я вижу, всё пестрит. Чичас пришло время – спасай да спаси свою душу, а храмы нас не спасут.

Он чётко понял и боле не задавал вопросы.

А Андриян перед самым моим отъездом попросил, чтобы я его благословил Богородичной иконой. Я ему стал наказывать:

– Андриян, ето не шутки. Благословить иконой и одеть её – надо быть во всем воздоржным и правила нести.

– Да, я знаю, и хочу взять на себя ету обязанность.

– Ну смотри.

Я его благословил и вскоре уехал. Думаю, дай бы Бог ему хорошо доржаться и все заповеди сохранять.

Мы приехали в храм. Народу было по́лно, службу отвели, Федя увидал, сразу подошёл:

– Ну, как здоровья, дружок?

– Да вот помаленькю.

– Как Марфа, детки, Андриян с семьёй, Георгий с семьёй?

– Да слава Богу.

– Ну, молодес, что приехал. Чичас поедем ставить крест в Курагинский район.

– Да, знаю, поетому и приехал, меня пригласили Валера с Полиной.

– Ну и хорошо.

Смотрю, идёт Иван [417]:

– Данила, дружок, как вы? Решили к нам заехать? – Я разъяснил. – Ну, слава Богу, милости просим с нами поехать. Ну, пойдём к батюшке, у нас здесь и гость с Кемеровской области, ето священник.

– Да, я вижу.

Иван привёл меня к батюшке.

– Данила, сынок, милости просим. Как ты здесь оказался?

– Да вот благодаря Валеры и Полини.

– А вот и наши гости.

Мы с ними познакомились и тронулись в Курагинский район.

Крест везли впереди, и все по чину и по порядку, друг за другом на разных машинах.

Приезжаем на место. Место уже приготовлено на том же месте, где был храм, но заметно, что здесь ишо что-то осталось. Началась служба и канон и поминовение усопших в храме и за храм. Да, понятно стало: тут погибло немало староверов. Но чу́дно: пока служба шла, с деревне подходили боле и боле народу, некоторы плачут, стало как-то неловко. Отмолились, батюшка проздравил всех присутствующих и пояснил, в каким году по сталинскому приказу взрывать храмы и здесь взорвали. И повернул к народу, стал им говорить:

– Не забывайте ету память, ето было святоя место, и храните етот крест. Знаем, что и здесь осталась кака́-то искра Божья.

Тут заподходили со слезами и стали рассказывать: мы, мы, мы и так далее староверы, и куда можно обратиться. Им объяснили:

– В Минусинске у нас храм, милости просим, приезжайте. – Все записали адрес. – Вот у нас случай, послушайте. Данила, расскажи про себя.

Я вышел. Я от всех отменный: рубашка, поясок, подстрижка волос и всё на мне по-разному [418]. Объясню почему: то ли одеть косоворотку и сходить помолиться, то ли всегда она на тебе – ето выглядит по-разному. Я стал объяснять народу:

– Я сердечно благодарю ваша присутствия – значит, у вас душа болит по правде. О себе я мало чего могу сказать, толькя одно: мы благодарим своих дедов, за то что спасли своё потомство от безбожников и сохранили свою традицию и культуру полнико́м. Но запишите все себе на уме: Россия – ето третяй Рим, но четвёртому не быть, ето написано во Святым Писании, и не забудьте: Русь была святая и будет святой, потому что она просвящёна. Спаси Господи за ваше внимание.

Гости тоже высказались и поприветствовали всех. Народ слушал со вниманием и благодарил. Я Ивану задал вопрос:

– Сколь верующих в России? Ето же на удивление много!

– Да, Данила, нигде не хватает истинных священников, вся Россия обнищала и жаждует Святым Духом.

– Да, вы правы, я ето давно понял.

– Ну что, поехали обедать.

Все отправились в Минусинск. Приезжаем, уже всё на столе стоит, помолились, сяли за стол, стали кушать, пошли проздравленьи. Батюшка, Иван и гости стали приглашать на Енисейск, таку́ же сэремонию провести, что и сегодня провели. Я спрашиваю:

– А что, часто ето случается?

– Да, очень часто.

– И что, ездите ставите везде кресты?

– Да, а как вы хотели? Народ просют. Как ни говори, а храм стоял. А где и храмы приходится ставить.

– Да, молодсы!

– Данила, поехали с нами на Енисейск, ето для тебя будет интересно.

– Да, чу́дно, но у меня компромиссы.

– Да оне подождут.

– Ну хорошо, я посмотрю.

– Данила, спой нам стих «Житие Алексея, человека Божия».

Я запел, но едва допел – и заплакал. Все благодарили и стали спрашивать:

– Что с тобой?

– Да всё хорошо. – Но на сердце было чижало, чувствую, что не придётся жить на матушке-родине…

Тут Валера с Полиной собрались в Шушенское, и я с ними уехал, в УФМС. Дали указания явиться в Красноярск по поводу наших документов. Я стал просить визу на выезд из страны, но мне ответили:

– Ето толькя в Красноярске могут выдать.

Я дождался до понедельника, чтобы свидеться с Рассоловым. Утром в восемь часов прихожу в его офис, Галя была на месте.

– Галя, подскажи, Александр Григорьевич будет?

– Да, чичас придёт.

Смотрю, заходит Рассолов.

– О, Данила, здорово!

И зашёл в свой кабинет. Но всегда велось так: он заходит, меня за собой, всего на пять – семь минут, быстренькя решам, что нужно, а тогда он спокойно проводит совещания. А тут сижу полчаса. Смотрю, заходют все чиновники, и пошло у них совещания. Выходит Илья. Я не вытерпел:

– Слушай, Илья, мне некогды, у меня много делов да ишо ехать надо в Красноярск, а там в Москву и в Уругвай. Я ухожу.

– Данила, папе ты нужон, подожди.

Я жду. Вот уже девять, десять – да пошли вы в задницу! Когда заманивали – шли навстречу, а чичас мане́жите. Я стал и ушёл.

Зашёл к Неониле, всё наказал, взял автобус – и в Абакан. Ивану позвонил, что не выходит ехать на Енисейск с ними, он пожалел:

– Ну, что поделаешь, сам знаешь.

Позвонил Феде и сказал:

– Еду на железнодорожной вокзал.

– А ты куда, Данила?

– До Красноярска, а там в Москву.

– Через сколь будешь? Я провожу.

– Да через полчаса, Федя.

Мы на вокзале встретились, я взял билет, оставалось ждать час. Федя спрашивает:

– Данила, что с тобой? Ты стал совсем другой.

– Ой, братуха, не поминай, – и я ему всё рассказал.

– Да ты что, Данила, шутишь?

– Да, Федя, шучу, а слёзы текут.

– Но вы так красиво устроились…

– Да, Федя, но всё обман, всё нам закрыли, и, ежлив чичас не решу срочно, тогда уж будет поздно, будем зависимы сто процентов.

– Да, ты прав. А я думал, что вы для них история и драгоценность.

– Нет, Федя, мы для них являемся експлоатация и музей. Со мной оне обращаются нормально, чувствуют, что у меня ресурсы есть, а вот с ребятами обращаются как с рабами: молочкё, сыр, творо́г, масло – по приказу, и ни копейки, а что попросишь – ничего не доступно.

– О да, так чижало. Но в России места много, Данила.

– Да, Федя, ты прав, и очень много, но нигде нет справедливости, а везде проклятая алчность и зависть. Вот чичас мне понятно, почему всё загорожено заборами: чтобы сусед не видел и не завидовал. А мы жили открыто, свободно, а ето для нас тюрма.