Данила Зайцев - Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева

– Степан, что мы натворили, ето не может остаться просто так, давайте соберёмся, соберём собор и всё расскажем, что с нами случилось. Много будет проблем, но будет польза, многи поймут, как ишо бывает на етим свете.

Степан пожал плечами и ответил:

– Да, надо бы, – но сразу было понятно, что не хочет.

Я понял: да, ему невыгодно, так-то на кого-то можно всё спереть, а пойди на собор – ишо останешься виноватым. Я ишо ему стал говорить – он молчит, стал приглашать с нами работать – не захотел, говорит:

– Поедем в Аргентину.

– Ну что, сам знашь.

Мы с ним распростились, и оне уехали. Стал просить Илью также обратиться в соборы, он тоже подтвердил: «Да, надо бы», но глазами вилят, и эти слова не по ему. После то́го он старался избегать встречаться со мной.

Боливьянсы молодсы, у их рукоделие в руках мастера, вижу, что с етими инками можно работать и организовать любой бизнес. Стали появляться боле и боле профессионалов, я все заработки повернул на них, нанял художников, дал им задания, чтобы нарисовали на матерьи разны пейзажи, образа исторических особов, как Конфуксый, Митридат, Клеопатра, Моисей – перешествия через мо́ря, тройку, три богатыря и так далея, где-то под тысяча екземпляров, и всё ето отдали самым хорошим вышивальщицам, также и покрывальи, подушки, шторы, скатерти, салфетки и так далее. Мня по-прежнему вызывали новыя и новыя группы, но ето было нелёгкая работа, вызовут – и надо ехать, и едешь, бывало, в таки́ вилы, что страшно. Бе́дны, всё жди, етот народ белых ненавидят, потому что хорошаю память оставили конкистадоры: убивали, ка́знили, изнасиловали, издевались и так далее, и до сегодняшнего дня продолжаются несправедливости от властей и вообче от белого народу. Стречали меня осторожно, многи шаптались, и слыхать было, называли «гринго». У них привычка стелить на пол скатерть и угощать на полу, садятся на пол поджав ноги. Оне встречали меня с вопросами:

– Мы научимся? Работа будет?

– Всё зависит от нас. Когда нас будет масса профессионалов, мы доложны обратиться к государству, но для етого мы доложны показать, что мы достойны разукрасить любой интерьер, на любой вкус. Я вижу, что вы, инки, молодсы, с вами всего можно добиться. Конечно, ето не будет лёгко, но будем биться, чтобы ето осушествить. Вы пошти ничего не теряете, с вас окро́ме матерьялов нихто больше ничего не берёт. А какой профессор неправильно поступит, обрашайтесь прямо ко мне.

Мы уже показывали наше художество властям, разным организациям, и есть интерес. К консу года мы доложны организовать выставку на вышним уровне, хто дойдёт до профессионала, тому в конса года будет диплом.

Вопросы были разны, и на всё приходилось отвечать. Я всё делал по-скромному, и всем соболезновал, и жалел ихну жизнь, как оне живут, етим завоявывал ихно доверие. После выступление все помаленькю ставили на скатерть, хто что мог заготовить дома, ето были разны блюда, по-разному заготовлено. Из некоторых блюд непонятных приходилось спрашивать, из чего и как приготовлено, но ето замечательно, угощение было готовлено лично для миня. Вот попробую, откажись – все присматриваются, есть ли дискриминация с моёй стороны и како́ моё отношение к ним. Я им соболезновал и сочувствовал чистосердечно, и заметно было, как оне ко мне начинают ласкаться и рассказывать свои события. Вот поетому наша контора всегда по́лна.

Когда у нас стали появляться художественные работы, я обратился к консулу и попросил, чтобы через них организовать выставку, дал ему наш адрес, чтобы посмотрел на нашу работу. Он приехал, ему понравилось, и мне сказал:

– Мы ишо ни разу не делали никаку́ выставку в Ла-Пасе, хорошо бы организовать её, – и говорит: – Мы с послом обсудим и вам известим.

Мы его сердечно поблагодарили и решили ждать. Консула звать Якушев Димитрий. Через неделю вызывают, я взял с собой директора Вильму Кубас, взяли несколькя образцов нашай работе – и в посольство. Нас Димитрий встретил и повёл к послу, встретились с послом, познакомились, мне он сразу понравился, ето хороший дипломат. Я стал рассказывать, хто мы, что мы, зачем пришли и просим Российскую Федерацию помогчи, чтобы помогла нам организовать сделать выставку, хоть мы и в России никогда не бывали, но всё равно мы русски, и художество ето русское, хотя оно давно потеряно, но наши предки сохранили. Посёл мне сразу сказал:

– Данила, мы обязаны вам помогчи, мы вас знам, вы старообрядцы, и ета работа чисто русска. Данила, скажи, кака́ цель етой выставки?

– Да мы хочем показать своё художество государству, разным дипломатам, аккредитованным здесь в Боливии, бизнесменам и разным организациям.

– Хорошо, государьство, дипломатов мы пригло́сим, и ишо хоть кому, и вы постарайтесь пригласить кого сможете, встречу и коктейль мы поставим.

Я как мог любезно поблагодарил посла, ето был Сизов Евгений. Мы вышли с радостью: дело идёт всё хорошо.

Вильме Кубас как директору я вручил все организации, с которыми мы работали, ето были «Мисьон альянса норуега, Боливия», «Кольпинг, Боливия», «Сентро де Мадрес Боливьянас» и так далея. Я всё организавывал и супервизировал, Вильма Кубас посылала учителей, контролировала за всем и мне информировала, Сантос учил и был главный супервизо́р [202]. Стали готовить выставку, Марфа с Еленой приготовили для вышивок шторы, покрывальи, наволочки, скатерти, салфетки, разные фартуки. У нас уже работало двоя рабочих дома, женчинов, нитки мотали, но в городе с детями жить чижало, оне рвутся на улицу, а там чижало.

Марфа не захотела жить в Ла-Пасе, собралась обратно в лес. Ну, что поделаешь, езжайте. Оне уехали к Логину Ревтову и устроились возле Лаврентия, вскоре нашли хорошу землю пятьдесят гектар. Я послал им деняг, оне её купили. Остались в Ла-Пасе Алексей, Таня, Лена, Андриян уехал с матерью в лес, он города не любит, Андроника послал тоже в лес, потому что стало заметно, что крадёт деньги, Кипирьяна ишо с мамой отослал. Марфа, прежде чем ехать в лес, съездила к сестре в гости, к Ксении с Ульяном, и привезла нехороших новостей. Мы отлучёны; что ето натворил я: Степана обокрали; как будьто я назвал всех стариков псами; меня надо гнать везде; что сделал причастие, заставил молодёжь кровью расписаться – да всё не опишешь и не расскажешь. И всё ето Коля старается мня уништожить. Боже ты мой, я ето предчувствовал, но так жестоко! Поехал к Илье и хотел рассказать, что он настроил. Но их и след простыл, он уже уехал к тестю.

Я стал сильно переживать, один Алексей меня уговаривал:

– Тятя, всё ето раскроется, мы точно знам, что ты ни в чём не виноват.

Девчонки плакали, и я с ними. Я им сказал:

– Не попушшу́сь, всё равно Илью приведу на собор!

В нашу контору стали поступать жалобы, что профессора берут зарплату с учеников и задирают цены на матерьял. Я послал Сантоса всё ето проверить, он проверил, и действительно, ето была правды. Мы собирались в кажду пятницу и решали все дела. На етот раз я всем показал доказательство, что происходит коррупсыя, и сразу выгнал четверых. Мня уговаривали, чтобы потерпел и наказал, но я категорически сказал: